Журнал «Искатель» - Искатель, 2019 № 04

Войдя в нее, даже Андрюшка был поражен хаосом, среди которого в особенности выделялся кухонный стол, покрытый объедками вчерашней трапезы с бутылкой из-под водки, да кровать, мягкая часть которой состояла из накиданного тряпья, а корпус из четырех чурбанов с приколоченными досками. Она была настолько широка, что на ней можно было спать и вдоль и поперек.

В углу, на двух табуретах, лепилась одна узкая доска с примятыми на ней несколькими юбками и каким-то невыразимо грязным узлом, заменяющим, вероятно, подушку. Это была постель старухи.

С широкого одра раздавался сиплый храп, виднелись босые грязные ноги и отвратительно всклокоченная голова.

— Вы уж разбудите его сами! — обратилась старуха к Андрюшке. — А то он на меня рассердится…

Андрюшка приблизился и сапогом ткнул в голую пятку приятеля. — Алексей! Вставай!.. Вставай скорей, есть дело!

Сухощавая, — испитая личность поднялась и спустила ноги.

— Кто? Где? Я, ей-ей, нет… Это Турбин все наврал, на его показания нельзя положиться… — И вдруг он прочухался: — A-а, Андрей, это ты… Вот так ловко, рад… очень… ну, садись. Что? Как?.. Да садись, вот хоть сюда на край…

Алешка казался чуть не вдвое старше Андрюшки. Его испитое лицо, желтое и уже в морщинах, носило, однако, печать некоторой интеллигентности, давая понять, что перед созерцателем предстоит субъект петербургского омута, давно уже прошедший все, что в совокупности дает своим исчадиям темная столичная жизнь.

Рядом с кроватью валялись модные, но рваные ботинки, такой же костюм лежал в ногах; помятый цилиндр стоял на подоконнике.

На табуретке лежало в папиросной коробке несколько окурков, коробка спичек и черепаховое пенсне.

Алексей являл прямую противоположность своему гостю. Насколько черты лица второго были полны энергией и блеском, настолько черты лица первого были некрасивы, вялы и расплывчаты, а широкий рот с выдающимися зубами придавал его лицу сходство с каким-то хищным животным.

— Дело есть у меня, Алексей! — сказал задумчиво Андрюшка. Глаза его зловеще блеснули. — Большое дело!..

— Что такое?

— А вот что… Надобно мне сбыть вот эти веши.

Андрюшка развернул тряпицу и вынул оттуда несколько золотых вещей. Алексей так и подпрыгнул.

— Черт побери! Откуда это у тебя?..

— Откуда надо. — мрачно и деловито ответил Андрюшка. — Дело, брат, не в этом, а в том, что ты, как человек бывалый в Петербурге, знаешь, где всего лучше купить самое что ни на есть модное платье, сапоги и все прочее. Дело, видишь ли, такого сорта, что ты мне очень нужен и мы будем его вместе делать… Хочешь?.. Со мной, брат, не пропадешь, будь в этом уверен, а денег у меня и теперь есть: вон сколько! — Андрюшка вытащил из кармана несколько пачек.

Алексей с разинутым ртом перебегал глазами с них на физиономию Андрюшки и обратно.

— Ну, что выпялился-то?.. Одевайся, идем! По дороге я тебе кое-что еще скажу. Ну, живо вставай! В накладе не останемся!

Насколько Алексей Колечкин в прежние годы оказывал на него влияние, настолько теперь он ему казался смешным. Но он был нужен сыну чиновника Курицына, нужен, как действительно человек, знающий Петербург в совершенстве и одно время вращавшийся даже в «обществе», с которым у него теперь порвалась связь благодаря только плохим делам. Но если его дела поправить, тогда он возобновит все знакомства и поделится лучшими из них с ним, Андрюшкой, которому это теперь являлось необходимым для его дальнейших действий.

Зная многое за Колечкиным, он держал его в руках своим молчанием и поэтому теперь, не стесняясь, поверил ему все, что произошло с ним в последнее время, не исключая факта убийства Померанцева — лица, известного также и Алексею.

Выслушав все это и сообразив, насколько он нужен приятелю, Колечкин принял важный вид и потребовал, чтобы Андрюшка сейчас же отправился с ним в знакомый трактир.

— Теперь я чертовски голоден, брат, — заключил он, — а ты ведь знаешь поговорку: «Голодное брюхо к ученью глухо». Я прекрасно понимаю, что ты затеял нечто очень большое, я, впрочем, всегда и думал, что ты парень ходовой, но, ей-богу, голова трещит со вчерашнего, и я без доброй рюмки водки как-то плохо слышу даже.

— Пойдем! — сухо сказал Андрюшка. — Но долго я там сидеть не буду; мы поедем с тобой покупать платье…

— Вот это дело!.. А Померанцев-то, Померанцев! Бумаги-то его, значит, все у тебя?!

— Тут! — хлопнул по свертку Алешка. — Только я не все взял, а только те, которые мне нужны, чтобы отвлечь подозрение.

— Ловко!.. И инструмент там оставил?..

— Там…

— Будто, значит, сам себя припокнул!

— Да.

Колечкин захохотал, оскалив зубы.

— Ну одевайся! Одевайся! — заторопил Андрюшка. — Я еще тебе много имею сказать…

— Сейчас, голубчик, сейчас!.. Эх, какая рвань! Погляди, пожалуйста, до чего я дошел! А ведь одно время…

— Одевайся! — перебил его Андрюшка.

Через несколько минут приятели вышли и направились через улицу к ближайшему трактиру. Трактир этот был грязный притон бродяг, где происходила дележка «добра» после удачной ночи.

Хозяин за выручкой встретил Колечкина поощрительным кивком в ответ на его любезную улыбку и поклон. Главное внимание он обратил на нового посетителя.

Алексей подошел к стойке, шепнул ему что-то и прошел наверх в чистую половину. Тут было совершенно пустынно.

Запущенный, молчаливый орган стоял в углу; несколько столиков с запятнанными скатертями расположены были по стенам и у окон довольно большой комнаты.

Налево виднелся коридор. Туда и направился Колечкин.

Пройдя несколько шагов, он остановился около стеклянной двери и, отворив ее, вошел в крошечную конурку, пропитанную запахом пригорелого масла и пролитого пива.

Туг стояли диван, стол, покрытый скатертью, и два стула.

— Вот и поговорим! Тут никто нас не потревожит! — обратился он к Андрюшке и, сильно позвонив в расколотый, дребезжащий звонок, велел принести большой графин водки и закуску.

Когда то и другое было подано и Колечкин сразу осушил несколько больших рюмок, он заявил, что готов слушать.

Андрюшка, угрюмо сидевший, положив свою мускулистую руку на драгоценный сверток, испытующе поглядел на друга и, подумав немного, начал:

— Слушай, брат!.. Большое дело я затеял!.. Либо я буду такой пан, каких и на свете мало, либо я пропал… Ничего не боюсь, а вот насчет «дела» дрожу, как бы не опростоволоситься!.. Ты мне можешь много помочь, да кроме тебя у меня никого и нет пока… Само собой, я в долгу у тебя не останусь… перво-наперво я даже тебе дам немного денег, только немного, потому что ты все равно пропьешь, а мне не надо, чтобы ты теперь пьянствовал… Мне надо с тобой бок об бок теперь идти…

— Да я, брат, с горя пью, — вставил Колечкин, — дела плохи! — И потянулся было к рюмке, но тотчас же отдернул руку.