Журнал «Искатель» - Искатель, 2019 № 04

Он не ожидал доброго ответа от своего брата, он даже думал, что посланный будет задержан и не вернется вовсе.

Мрачная душа молодого преступника была полна злобой и ненавистью.

Когда он получил от Трифонова письмо, в котором тот извещал его, что князь Карпатский всего за два дня до его прибытия скончался, а прямым наследником его признан граф Павел Радищев, он вздрогнул, как от укола.

— Ага! — сказал он вслух. — Ты опять на моем пути, что ж, поборемся вновь!.. Только с жизнью я уступлю тебе эти миллионы!..

В дверь кто-то стукнул, и она приотворилась.

Андрюшка оглянулся и увидел посланного к Павлу Радищеву с письмом в руке.

Не сказав ни слова, он схватил это письмо и разорвал конверт.

Самое возвращение посланного доказывало, что дело имело оборот благоприятный.

«Струсил!» — мелькнуло в голове Андрюшки, пока он раскрывал письмо, и презрительная улыбка искривила его губы.

Письмо начиналось так:

«В последний раз я выпускаю вас из своих рук, в дальнейшем подобные смелые шаги с вашей стороны приведут вас зуда, где место всем, вам подобным.

Отвечаю вам потому, что наглость ваша, превосходящая всякую меру, на этот раз была уснащена ловким соединением мошенничества с почти законным требованием. В вашем письме вы намекаете, что действуете по доверию незаконного сына князя Карпатского.

Этот последний, безусловно, мог рассчитывать на часть законом предоставленного мне наследства, если бы он, подтвердив свои права, обратился лично ко мне, без вашего содействия, чем он лишил себя всякого доверия.

Тот, кто знается и имеет дела с вами, вероятно, подобен вам, а такие чудовища, как вы, не могут быть оставляемы безнаказанными.

Будь вы бедняк и труженик, о, с каким наслаждением я признал бы в вас наизаконнейшего брата и почел бы за величайшую честь для себя быть вам полезным по мере моих возможностей. Я ни секунды не задумался бы над вашим настоящим предложением мне. Я бы отдал вам то, что вы теперь требуете путем угроз, как другу, как человеку, перед которым я хотя и без вины, но все-таки виноват, виноват тем, что я счастлив, что я имею имя и положение в обществе, которых лишила вас случайность.

Теперь же, в ответ на ваше уснащенное угрозой требование, я отвечаю тоже угрозой и отказом.

Я издали уже узнал вас. Я понял, на что вы способны, и постиг весь мрак вашей погибшей души.

Исполнить вашу настоящую просьбу — значит дать в руки преступления смертоносное оружие. Я не вправе сделать этого, а в раскаяние ваше и возможность перемены жизни и образа действий — я не верю. Да и вы сами захохотали бы над моей наивностью, если бы в обмен нескольких миллионов я принял за чистую монету ваше фальшивое заявление о раскаянии. Нет, такие люди, как вы, не имеют органа, двигающего раскаянием. Я не вхожу в рассмотрение, кто тут виноват: вы или судьба, но я констатирую только факт.

Итак, вы понимаете, что я вызываю вас на борьбу с целью или уничтожить вас, или, если судьбе будет угодно направить на меня вашу руку, — пасть самому.

Сегодня отделение «квартиры углов», хозяином которой состоял Калиныч, и ближайший грязный трактир были особенно многолюдны.

С самого утра во двор известного нам дома начали входить темные личности обоего пола.

Квартиранты Калиныча собирались кучками и оживленно толковали.

Сам Калиныч подходил то к той, то к другой группе и, хмуря густые брови, бросал несколько слов с чрезвычайно деловым и озабоченным видом.

Так деятельный капельмейстер мимически обращается то к группе скрипок, то к батарее валторн, то отрывисто приказывает барабану…

Калиныч действительно был озабочен.

Сегодня ровно в полночь должно было состояться первое собрание организованного кружка, собравшегося для начала своей деятельности.

Главным сюжетом этой предстоящей трагикомедии, конечно, был Андрюшка, лицо для всех таинственное, почти мифическое. О нем-то и говорилось в углах, к нему и тянулось любопытство всей этой оборванной толпы, жаждущей действия и на все готовой.

В соседнем трактире за грязными столиками, уставленными бутылками пива и водки, виднелись наши старые знакомые: Степанидин, агенты Андрюшки — Трофимов, двое Богдановых и Кутузов.

Лепешкина не было видно. Все догадывались, что он, как наиболее близкий к Андрюшке, состоит при его особе.

Ходили толки, что таинственный главарь имеет несколько сот самых различных костюмов и способов гримировки, делающих его совершенно неузнаваемым. Поэтому никто никогда не может сказать, где он в данную минуту.

Может быть, он и здесь, в этой же толпе? Может быть, даже кто-нибудь сидит за столиком и разговаривает с ним, ни на минуту не подозревая, что этот собеседник и есть его таинственный и могущественный патрон.

Все эти слухи и россказни еще более электризовали и подчиняли толпу. Эти люди, которым действительно жилось несладко на свете вследствие одного и того же общего для всех стечения обстоятельств, начинали ощущать свою силу.

В составе этой толпы было много лиц, вовсе не преступных и не имеющих склонности к преступлению, а тем не менее они вошли в эту толпу под знаменем мщения и в надежде на известные выгоды.

Один из таких был Степанидин, обиженный наследник князя Карпатского.

А Богданов — этот ростовщик, скрывающийся за табачными ящиками, разве его могло хоть что-нибудь, кроме мести, примирить с его существованием?

И много было таких в толпе, рекрутируемой Андрюшкой.

И негодяй понял всю силу этой армии и все инстинкты, служащие ей оружием. Он был доволен начатым делом.

Когда сумерки окончательно сгустились, «Паутинник» ожил.

Беззвучно отворяющаяся дверь, около которой контролером-швейцаром стоял двадцатипудовый Калиныч, пропускала все новых и новых лиц, с жетонами на право входа, имевшими различный формат соответственно соображениям главарей и верховного начальника.

Калиныч был посвящен во все тайны этой кабалистики и смотрел на нее с вожделением и надеждой антрепренера, затеявшего беспроигрышное «дельце».

Кругом было сравнительно тихо, только кое-где кто-нибудь кашлял коротко и нетерпеливо, что делало еще рельефнее молчаливую угрюмость собрания. В особенности занимал всех вопрос, для чего ровно половина залы была отгорожена перилами с узенькой калиткой посередине.

При этом по ту сторону отгородки царил такой непроницаемый мрак, что ни один из самых зорких глаз не мог разобрать, что там помешается.

Там и сям стояли темные группы людей и тихо беседовали. Женщин было мало.

Прошло около получаса какого-то неопределенного и крайне напряженного ожидания.

Но вот фонарь с рефлектором повернулся, движимый каким-то скрытым механизмом, и лучи упали в пространство, огороженное решеткой.