Лариса Соболева - Я вернусь, когда меня не станет

— Стоп-кадр нужен? — спросил Эдик.

— Да, нужен именно кадр, — кивнула Лидия Николаевна.

— Элементарно.

— А ты что, умеешь?

— Конечно! — подскочил он, радуясь, что хоть чем-то можно заняться привычным, иначе свалился бы на пол и провалился в летаргический сон на долгие лета.

Эдик уселся рядом с «бабушкой отечественного сыска», развернул к себе ноутбук и схватил мышку. На мониторе быстро менялись окна, иногда их было несколько, молодой человек объяснял «бабушке»:

— Черт, не вынимает комп у вас кадры из видео… Ладно, сейчас поставлю прогу, в инете найду… это быстро…

— Ну, ставь, ставь… — разрешила она, глядя на парня с удивлением. — Вот и ты сгодился, мальчик. Да, Костик, можешь идти, тебе завтра вставать рано.

— До свидания, — попрощался тот и вышел за дверь.

Она тоже ушла — покурить, когда вернулась, застала Эдика развалившимся на стуле со скрещенными на груди руками и возмутилась:

— Я думала, он тут работает, а он отдыхает!

— Работаю, работаю, — выпрямился Эдик. — Пока прога не установится, я ничего не могу… О, есть! Минутку… А какой кадр нужен?

— Когда убийца остановился, любой. — Но получив снимок, ей понадобилось улучшение. — А увеличить можно?

— Попробуем… Какую часть увеличить?

— Мне нужен его загорбок. Там что-то выступает… не пойму что.

На этот раз Эдику пришлось повозиться, так как при максимальном увеличении появлялись квадратики с мутным изображением. Он старался подправить картинку, однако усилия не увенчались успехом.

— Только так, Лидия Николаевна, это все, что мне удалось выжать из вашего компа.

— Ну-ка, ну-ка… — надевая очки, придвинулась она ближе. — Все равно не понятно. Видишь, вот? Это воротник джинсовой куртки, — водила она авторучкой у монитора. — А вот окончание шлема…

— Ага, какой-то предмет между шлемом и воротником. Это не шея, не свитер… Шарф? Нет, что-то выпуклое. Знаете, я могу отнести снимок приятелю, он получше компом владеет, может, очистит там… и получит более четкое изображение. Можно?

— Хорошо, неси. Наш компьютерщик болеет, а я хочу срочно. Завтра же прямо с утра. А еще, мальчик, увеличь обе руки. Правую вытянутую с пистолетом, на кадрах есть какой-то блик, хочу понять, что это за блик. А левую — найди ракурс, когда он газует и кисть опускается…

— Yes, boss!

— Да ладно, — ухмыльнулась она. — Тоже мне, босса нашел, подхалим.

Результат получился тот же — расплывчатый, но теперь и для Эдика стали очевидными пятна, которые привлекли внимание Лидии Николаевны, он только недоумевал:

— Как вам удалось рассмотреть? Да еще в движении!

— Хм, а зачем я, по-твоему, столько раз пересматривала запись убийства? Рассматривала отдельные части в съемке по нескольку раз. Всегда нужно искать, что не так в человеке, автомобиле, телеге, дороге, обуви… А потом это «не так» рассматривать более тщательно, понял? К сожалению, пока нам не ясно, что это за пятна, тем не менее одна деталь настораживает…

— Какая?

— Убийца был без перчаток.

— И что?

— Все вам разжевать надо, сам пошевели извилинами. Куда бы нам записать съемку, чтобы показать твоему приятелю?

— У меня флешка с собой.

— Отлично, записывай. А знаешь что? Я тоже поеду к нему. Приезжай сюда завтра утром, отсюда вместе и поедем.

Скверное настроение стало повседневным состоянием Евы, а сегодня дочь еще и домой не явилась, часы над входом в кухню показывали начало первого ночи — все сроки прошли. Сама дочь никогда не удосуживалась позвонить и предупредить, почему задерживается, но хотя бы отвечала на звонки матери, сегодня трубку она не брала. Что должна была думать Полина Сергеевна, кому звонить, где искать ее? Есть несколько номеров, по которым можно справиться о дочери, но если все в порядке, Ева с кашей съест мать, кричать будет…

У Полины Сергеевны выкатились горькие слезы обиды, одиночества и несправедливого невезения, преследующего ее с молодости. Вроде бы все необходимое есть, а разобраться — одна пустота внутри, вокруг, везде. Слез было так много, что на стеклянной поверхности стола образовалась крошечная лужица, спохватившись, Полина Сергеевна прошла в ванную, умылась и, вытирая полотенцем лицо, всматривалась в отражение, словно давно себя не видела. Она не узнавала женщину в зеркале. Была красивой, мужики вслед смотрели с восторгом, а сколько раз ей предлагали замуж выйти — не сосчитать. Не пожить вместе, как сейчас принято у мужчин предлагать, а руку и сердце со штампом в паспорте, несмотря на дочь.

Сейчас на нее из зеркала смотрела не просто постаревшая (некоторые и в старости остаются красивыми), уставшая, с осунувшимся лицом болезненного цвета тетка, которую не назовешь даже привлекательной. Она уже ничего не хотела в жизни, ни о чем не мечтала. Немногим раньше лелеяла надежду выдать Еву замуж, чтобы наконец-то пожить одной, почувствовать, какова жизнь, узнать, что в ней есть хорошего. Но кому нужна стерва под боком? Стало быть, Полина Сергеевна обречена до смерти нянчиться с дочерью в обмен на нелюбовь.

Родив девочку, она была на седьмом небе — это же игрушка для взрослой женщины: бантики, платьица, куколки. Еве исполнилось десять лет, когда погиб муж, он владел строительной фирмой, соответственно, и достаток был приличный. Однажды залез он на самый верх, проверяя работы перед сдачей в эксплуатацию жилого дома, облокотился о стену, а панель отошла… и полетел муж вместе с панелью вниз. Экономил, выгадывал, хитрил, нарушал, как все, но по какому-то подлому закону он попался в собственный капкан. Став вдовой, Полина Сергеевна посвятила всю себя дочери, больше никаких мужей, никаких связей, секса — ни-ни! Работа — дочь, любовь и духовные силы — дочери, все деньги — для Евы. Стоило девочке прочирикать «хочу» — мама из кожи вон лезла…

Хлопнула входная дверь, Полина Сергеевна, с облегчением выдохнув (ведь живой вернулась), вышла из ванной встретить дочь. Ева снимала стильные сапожки, бросив на мать угрюмый взгляд, спросила:

— Чего не спишь?

— Тебя ждала…

— Я тебя просила ждать?

И прошествовала мимо матери прямиком в кухню, Полина Сергеевна поплелась за ней, робко поинтересовавшись:

— Почему не брала трубку?

— Не до тебя было.

Дочь поднимала крышки кастрюль, нюхала и закрывала, видно, не устраивали блюда, приготовленные матерью.

— Садись, я подам, — сказала Полина Сергеевна.

Она только и делала, что подавала, убирала, мыла, стирала, пылинки сдувала, защищала, утешала… А в знак особой благодарности получала черствость и хамство, как в этот поздний вечер:

— Сколько раз просила не класть в мясо чеснок! Ты назло?

— Там нет чеснока.

— А почему воняет? И мягкое… Я люблю отбивные с корочкой.