Георгий Ланской - Право последней ночи

Леша вообще не хотел демонстрировать их личную жизнь, отворачивался, когда она пыталась запечатлеть их вместе, оттого почти на всех фото, где ей удавалось снять их вдвоем, у Тарасова было злое и перекошенное лицо. Френды над его нежеланием фотографироваться подхихикивали, комментируя снимки, и прозрачно намекали, что Алексей со своей набыченной физиономией похож на раненого бульдога.

По большому счету, Тарасов ей даже не особенно нравился. Слишком уж он был скучным, правильным и суровым, никогда не поддерживал ее планов, а если и снисходил до них, то всегда с таким кислым видом, словно лимонов наелся. Развлечений не признавал, на Мальдивы свозил лишь раз, да и то десять дней пролежал на пляже кверху животом, сытый и ленивый, словно тюлень. И вообще поездкам предпочитал дачу друзей, шашлыки, рыбалку и пиво — тот немудреный крестьянский запас удовольствий, который Лика презирала всей душой.

Ей хотелось другого. Прелестей международных перелетов, беспошлинных товаров дьюти-фри, пальм и солнца, особенно солнца, такого долгожданного в их стране, где зима длится почти девять месяцев. Ну или почти девять, потому что какая это весна, если снег, бывает, не сходит до мая, а в октябре ложится на землю уже до весны. Будь ее воля, она заставила бы Тарасова приобрести виллу в солнечной Италии и летала бы туда при каждом удобном случае.

На виллу ему бы хватило. И чего Алексей ютится в квартире, когда может позволить себе коттедж? Не понять этих богатеев с их причудами и закидонами. Какой ей прок от его работы, если полученная прибыль не тратится на нее любимую, а приумножается вкладами в дело, в скучные биржевые операции и прочую финансовую муру, в которой Лика совершенно не разбирается?

Она терпела только потому, что Алексей более-менее обеспечивал ей ту жизнь, к которой Лика стремилась. К тому же требовательная красавица очень надеялась, что, приобретя официальный статус мадам Тарасовой, получит то, чего ей так недоставало: деньги и право голоса. И вот тогда весь мир падет к ее ногам. Что до Алексея с его скучной работой и такими же скучными друзьями, то пусть он делает, что хочет. На долю Лики удовольствий хватит.

Стоило ей подумать об удовольствиях, как телефон призывно зачирикал, замигал панелью. Услышав мелодию, Лика радостно улыбнулась, схватила трубку и произнесла томным голосом:

— Привет! А я только собиралась позвонить.

— Ну что, уехал Алексис? — хихикнул голос из динамика.

— Да, — фыркнула Лика. — С бывшей своей, как всегда. Скорбеть и плакать. Дурдом «Солнышко», не иначе.

Голос вздохнул.

— И как ты это терпишь?

— Из последних сил, — рассмеялась Лика. — Хотя, не будь тебя, я бы давно сорвалась и высказала все, что думаю и о нем, и об этой хреновой монашке.

— Встретимся сегодня?

— Конечно.

— Как обычно, у тебя?

— Естественно, — фыркнула Лика. — У тебя-то, как всегда, полон дом. А мне не хочется спешки. До вечера его точно не будет, так что мы можем себе позволить не париться.

— Тогда я выезжаю, — обрадовался голос, а потом добавил с ядовитым смешком: — Бедный Алексис, бедный-бедный лошара Алексис!

Первое время Ванька бежал со всех ног, толком не соображая, что делает и куда несется. Остановился, только когда в боку закололо, а остановившись, огляделся.

Вокруг было темно и страшно.

Забор воинской части остался далеко позади, за лесом, отгораживающим ее от железной дороги и поселка. Где-то там, за мрачными елками, стуча колесами, шли поезда. Ванька, тяжело дыша, согнулся пополам, упершись ладонями в колени.

И что делать дальше? Бежать? Или все-таки вернуться, пока не хватились? А может, его уже разыскивают?

Сперва, конечно, обшарят караулку, хотя там все на виду, но мысль, что вооруженный солдат дернул через забор, вряд ли придет в голову сразу. Будут искать в казарме, затем по окрестностям и только потом заметят цепочку следов, ведущих к дыре в заборе. Хотя, может, и не заметят. В самоволку ходило много народа, иной раз и сами прапора с офицерами, ленясь прогуляться до проходной, вылезали наружу через дыру. Но, так или иначе, к утру поднимется переполох, а до него — Ванька вытянул руку и, с трудом отогнув плотный рукав тулупа, поглядел на часы, вшитые в самодельный камуфляжный ремень на липучке, — всего ничего, каких-то три часа. И тогда начнется…

Вернуться или нет?

Деревья все качались на ветру, как привидения. Ваньке было страшно и жарко. Тулуп не предназначен для бега, как и длинные валенки, но, по крайней мере, в них не холодно. Утерев ледяной пот со лба, Ванька затравлено оглянулся назад. Не возьми он с собой автомат, вернуться можно было бы без потерь. Подумаешь, самоход. Можно было оправдаться желанием купить в ларьке на станции сигарет. Автомат — это статья, трибунал и срок.

Ах, Анька, Анька, все из-за тебя, суки…

Ваньке вдруг показалось, что со стороны части доносится какой-то глухой шум, и он в панике прыснул в сторону, как заяц, потерял равновесие и упал в сугроб, выронив автомат. Замерев, вытянул шею, вглядываясь в чернильную тьму.

Показалось?

Вытащив автомат, он поднялся, отряхнул снег и, решительно закинув оружие на плечо, зашагал прочь от части. Какая теперь разница? Все равно трибунал. Надо убраться как можно дальше. Дойдя до шоссе, перерезавшего тропинку к станции, Ванька остановился и задумался. Сюда побегут первым делом. Укрыться негде, на станции даже здания вокзала нет, простой перрон. Кабы не зима, можно было б отсидеться в кустах, дождаться электрички, но первая придет только в шесть, а с утра там уже примется сновать патруль, разыскивая дезертира. А еще эта одежда… Все сразу вспомнят солдата в тулупе, да и автомат деть некуда.

До соседнего поселка Ванька дошел как раз к утру, то и дело поправляя ремень «калашникова» на плече. Ствол, стоило ускорить шаг, ощутимо долбил по спине, но едва парень притормаживал, как паника начинала душить его спазмами. Впереди уже то тут, то там загорались окна. Люди просыпались, готовясь идти на работу. Ванька остановился на дороге и заплакал.

И что? Куда теперь?

В казарме скоро проснутся пацаны под крик дневального, а потом выбегут на зарядку. Три круга по стадиону и обратно, потому что по графику их рота первой идет на завтрак. А там дадут кашу, если повезет, то рис или гречку, а еще хлеб, ломтик черного и ломтик батона с толстой таблеткой масла, и жиденький чаек. И всего будет как всегда мало, поэтому входящие в столовую всегда завидуют тем, кто уже ест, а позавтракавшие смотрят на тех, кому лопать только предстоит.

«Хорошо им!» — с ненавистью подумал Ванька.

Позади мигнули яркие фары. Машина, подпрыгивая на ухабах, догоняла Ваньку. Он всхлипнул, вытер лицо обледенелой рукавицей, а потом, сдернув с плеча автомат, вышел прямо на дорогу.