Виктория Платова - После любви [litres]

– Помнится, вы употребляли словечко «давно». – На помощь это не похоже; скорее бармен решил утопить меня окончательно.

– Разве?

– Употребляли. Вы давно не виделись с Франсуа, он ваш давний друг и все такое.

– И что из того?

– А то, что Франсуа никогда не упоминал о вас.

– А должен был?

– Он никогда не упоминал, что знаком с русской.

– Знакомство с русской – из ряда вон выходящее событие?

– Неординарное.

– Я не говорила ему, что я – русская…

Я больше не контролирую ситуацию – и все из-за маленькой ошибки, которая может привести к непредсказуемым последствиям. Отвлекшись на вещи в каморке, убаюканная монотонным голосом бармена, я – совершенно машинально – сказала правду о себе. Русская из Марокко, уличенная в акценте и еще бог знает в чем. Все было бы по-другому, представься я испанкой из Нюрнберга, ну что я за дура!.. Об испанку из Нюрнберга бармен обломал бы себе все зубы. Испанке из Нюрнберга все сходит с рук, чего стоила одна встреча с отмороженным сопляком Слободаном! Мы расстались, довольные друг другом, но в случае с барменом исход встречи вовсе не выглядит таким уж безмятежным.

– …Не говорили?

– Нет.

– Вы познакомились в Марокко?

– Допустим.

– Но Франсуа никогда не был в Марокко.

– Если он ваш друг, – я стараюсь сохранять спокойствие, – тогда вы должны знать, что он был в Марокко…

– …Он не был там до самого последнего времени. Он уехал туда совсем недавно. И месяца не прошло.

– Я знаю.

– И я думаю – с ним случилось несчастье.

Не -Шон говорит это не для меня, скорее – для себя, перекатывая во рту потухшую сигару, – грустную сигару в грустном рту, его глаза тоже грустны, в их глубине мерцают слова всех самых грустных песен на свете.

– С ним случилось несчастье, ведь так? Случилось самое худшее. Иначе вас не было бы здесь.

– Боюсь, что да. Мне очень жаль.

Я бы могла прикоснуться к локтю бармена, положить руку ему на плечо – и это было бы самым естественным проявлением чувств. До сих пор мы просто водили друг друга за нос, стараясь выведать главное окольными путями, но теперь все изменилось, и я не заметила – когда. И не поняла – почему. От не- Шона не исходит никакой опасности, хотя иногда убивают не только королей, но и гонцов, принесших дурные вести.

Ничего подобного мне не грозит, не- Шон пережил возможную кончину Фрэнки задолго до того, как я появилась в «Cannoe Rose».

– Дайте-ка сюда вашу монету.

Это не просьба – требование, ему невозможно не подчиниться, монета, монета… Какую монету имеет в виду бармен? Уж точно не мелочовку, которую я выгребала из карманов, такой мелочовки полно в любом другом кармане, в любом другом портмоне, на дне любого другого рюкзака. Разница в рисунке, диаметре и номинале настолько незначительна, что никогда не бросится в глаза. Какую монету имеет в виду бармен?

Отличную от других.

У меня есть только одна отличная от других монета, и не- Шон уже видел ее на стойке. И теперь хочет видеть еще. Ладно. Вытащив единственный в своем роде нумизматический раритет, поднятый со дна Атлантики, я протягиваю его бармену. Несколько секунд он изучает лошадь, иероглифы и квадратную дырку посередине, подбрасывая их на ладони и даже прибегнув к помощи лупы.

– Что скажете? – спрашиваю я.

– Да. Это она.

Мне требуется немало сил, чтобы скрыть удивление (до этого все они уходили на борьбу с подлокотниками кресла), – позеленевший медный кружок, выловленный марокканским рыбаком за тысячу километров отсюда, не может иметь ничего общего с этим местом, с этим человеком или с каким-нибудь другим человеком, кроме меня, Ясина или (возможно) Доминика. Несмотря на годы, прожитые в одной из стран Магриба, несмотря на подобие дружбы с заядлым иллюзионистом Ясином, я не верю в мистику и уж тем более – в магические совпадения, изменяющие судьбу. Должно быть и другое объяснение происходящему.

– Почему вы не показали ее сразу?

– Ждала подходящей минуты.

– Что произошло с Фрэнки?

– Его убили.

– Что ж, он понимал, на что идет. Он и отправлялся туда один, на свой страх и риск…

– Не один, – осторожно поправляю я. – Я была с ним.

– Да, простите. Не один.

Не- Шон надолго погружается в молчание. Я не уверена, что его слова были подобраны верно и что мои слова были подобраны верно, но молчание все расставляет по местам: этот мужчина стоически переживает гибель друга. А эта женщина полна сочувствия и сострадания к нему.

– Вы та самая девушка, которая работала с Франсуа на последнем задании? – Он нарушает гнетущую паузу первым. Задание – как удивительно! Будучи в Марокко, Фрэнки выполнял какое-то неведомое мне задание, но чьи интересы он представлял? Самое правильное – набраться терпения, истина может всплыть в любой момент.

Если уж друг Фрэнки решился поговорить со мной.

– Я – тот самый человек, который был рядом с Франсуа в Марокко.

– Он… погиб там?

– Да.

– Этим делом занимается марокканская полиция?

– Да.

– Убийц конечно же найти не удалось?

– Нет.

Марокканская полиция, занимающаяся делом Франсуа Пеллетье, думает совсем по-другому. Она уверена, что убийство совершила я, и мой побег лишь сделал эту уверенность железобетонной. Но доносить на себя другу покойного Фрэнки я не собираюсь. Не потому, что не- Шон тотчас же присоединится в своих подозрениях к следователю из Марокко, нет. Скорее, он примет мою сторону, как поступил бы любой незашоренный, обладающий известной рассудительностью и гибкостью ума человек. Впрочем, и обыкновенного здравого смысла было бы достаточно, чтобы понять: виновный в убийстве никогда бы не сунулся сюда и не стал бы искать связи Фрэнки и связь с Фрэнки, пусть даже и мертвым. И все равно – я ничего не скажу не- Шону, хотя он и обладает всеми вышеперечисленными качествами, – просто потому, что сам рассказ занял бы слишком много времени. И (по его окончании) я бы уже не была девушкой, которая работала с Франсуа на последнем задании; девушкой, которой можно доверять; девушкой, посвященной в тайну; девушкой, знающей секрет. Я бы снова стала той, кем была всегда, – мало кому интересной русской из Марокко, бесцельно проживающей скучную жизнь в ожидании такой же скучной смерти.

Собственная никчемность – вот чего бы хотелось избежать.

Мерседес – она во всем виновата! Быть такой, как она. Быть ею. Быть почти мифом, – эта болезнь заразна, этот вирус неистребим, он уже поразил весь мой организм, он добрался до самых дальних его уголков, он подчинил себе деление клеток и ток крови по венам; он и сейчас жмет на сердечный клапан, лениво догрызает глазные яблоки, дует в свирель позвоночника: