Дарья Донцова - Рубиновый

– Да не за что.

Мы двинулись по коридору вперед. Дом был двухэтажный, около столовой наверх вела витая лестница. Герман встал на первую ступеньку.

– Руку, леди, так мне будет спокойней.

Я дала ему руку. Его пальцы на какую-то долю секунды разжались, а губы дрогнули. Но это было лишь мгновение, а потом он овладел собой и повел меня наверх. Я шла медленно. Почему-то мне хотелось, чтобы это восхождение длилось как можно дольше. Может быть, дело было в этом мужчине, чье прикосновение внушало мне покой и уверенность, но вместе с тем и волнение, которое вызвало покалывание в кончиках пальцев… А может, я просто слишком перенервничала…

Мы поднялись наверх.

– Куда теперь? – спросил Герман.

Я пожала плечами:

– Не знаю.

Я пошла впереди, и по моей обнаженной спине скользил мужской взгляд. Мне хотелось от него укрыться, запахнуться в накидку или шарф, которых у меня не было.

Я повела плечами.

– Замерзла? – тихо спросил Герман и положил руку мне на спину повыше лопаток. Боже, на мою холодную арктическую кожу легла его раскаленная ладонь!

– Нет. – Мой голос неожиданно сел, и я толкнула первую попавшуюся дверь. За ней была темнота. Я нашарила выключатель, и вспыхнул свет. Это была спальня. Свет был мягким, приглушенным – мерцающе-зеленым… Сверху под потолком горели три лампочки на тоненьких проволоках – люстра современного дизайна. Большая кровать с балдахином, две тумбочки с маленькими ночниками, шторы, опущенные на окна. Из-за плотных портьер в комнате царила темнота. Синие обои с золотистым тисненым рисунком. По моему телу прошла невольная дрожь, и я резко развернулась, чтобы выйти отсюда, но уткнулась взглядом в зеркало и остановилась. В нем отражалась я: стройная, в бирюзовом платье, сильно декольтированном сзади и спереди, на шее – золотая цепочка с кулоном, темные волосы тяжелыми волнами лежат на плечах, полные, красиво очерченные губы и ярко-изумрудные глаза, которые горели огнем даже в этом полумраке. Герман стоял сзади. Он сделал шаг вперед, и теперь я чувствовала его дыхание на своей шее.

– Ты обратила внимание, что у нас одинаковые глаза? – хриплым шепотом спросил он.

Я повернулась к нему, и он подхватил меня, иначе я бы упала. Мой разум полностью отключился. Я не владела ни cвоим телом, ни мыслями. В данную минуту для меня не существовало ничего, кроме этого мужчины… Это был сон, наваждение, колдовство – я все понимала, тем не менее ничего не могла с собой поделать. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль, что я – невеста его друга и что я долго искала такого мужчину, как Паша: доброго, внимательного, заботливого. Но яростная волна снесла все и затопила меня. Я прижалась к Герману, и мое сердце бешено заколотилось. Только этот стук и был для меня реален в эту минуту, только эти губы и имели значение, только эти сильные руки стали для меня центром всей вселенной.

Мы не сказали ни слова. Его руки прошли по моему телу сверху вниз. И я освободилась от платья. Быстро, бесшумно. А потом и от белья. Оно было сорвано, cкомкано и брошено на маленькую банкетку около зеркала, и теперь я стояла перед ним обнаженная, даже не пытаясь прикрыться. У него вырвался легкий вздох, и тут я положила руку ему на грудь и стала торопливо расстегивать пуговицы его рубашки. Нетерпение, овладевшее мной, было так велико, что я не могла себя сдерживать. Да и не хотела.

Мы упали на кровать. Я наслаждалась и упивалась каждой секундой этой фантастической близости. Я прекрасно понимала, что сошла с ума, – иначе нельзя было объяснить тот факт, что в ожидании жениха я позволила себе внезапную, необъяснимую вспышку страсти к человеку, которого видела впервые. Ну и что! Пусть будет это безумие! Я не собираюсь от него бежать. Устраивают же мужчины перед свадьбой мальчишники, может быть, и я…

Но додумать я не успела… Долгий, бесконечно нежный и волнующий поцелуй заставил меня забыть обо всем. О Паше, о себе, о Рождестве, которое мы хотели провести вдвоем… Я упивалась прикосновениями чутких пальцев Германа, которые то сильно сжимали мое тело, то нежно скользили по нему, как летний, едва уловимый ветерок.

Я закрыла глаза и ощутила, как его пальцы скользнули ниже, и застонала, приникая губами к его груди. Мое сердце колотилось рядом с его; два обезумевших сердца бились в унисон…

Я медленно проваливалась в нирвану – запредельное состояние, когда стираются границы миров.

Когда все осталось позади и я медленно вынырнула из сладкого сокрушительного забвения, первое, что я увидела, – были изумрудные глаза Германа, неотрывно смотревшие на меня.

Я улыбнулась ему.

– Ты…

Но он рывком поднялся и так же молча оделся. Я нахмурилась. Он решил, что я – легкая добыча, и теперь считает ниже своего достоинства общаться со мной?

– В чем дело? – спросила я, приподнимаясь на локте.

– Ты – невеста моего друга, – глухим голосом сказал он. – А я полный идиот, раз позволил себе…

– Не надо, – оборвала я его. – Что случилось – то случилось.

Я хотела сказать ему: не порти эту минуту, помолчи, не надо никаких слов и объяснений. Ну почему мужчины все всегда портят упреками не по адресу и обидами на пустом месте. Они никогда не чувствуют момент, мелькнуло у меня в голове. Пройдет время, и мы оба с улыбкой вспомним об этом рождественском приключении, об этом безумии, внезапно поразившем нас, как пика матадора разъяренного быка.

Но я не успела ничего сказать, потому что внизу вдруг раздался какой-то звук, cловно упал тяжелый предмет, и мы оба посмотрели друг на друга.

– Паша! – одновременно слетело с наших губ. – Паша вернулся, сейчас он поднимется наверх и…

Я торопливо оделась и пригладила волосы.

– Я… в порядке? – тихо шепнула я.

– Да, – припечатал он.

– Пошли быстро вниз. Слышишь, кажется, кто-то ходит на первом этаже.

Он кивнул и вышел из спальни. Я быстро поправила постель и окинула комнату взглядом. Теперь она была в таком же нетронутом виде, как и полчаса назад. Все было на своих местах, и ничто не напоминало о нашей недавней страсти.

Я закрыла дверь и повернулась к Герману.

– Он… там?

– Не знаю. Пойдем вместе и скажем, что осматривали дом.

– Хорошо.

Мы подошли к лестнице.

– Пашань! – крикнул Герман нарочито-бодрым голосом. – Ну ты даешь, старина. Пропал и не давал о себе знать. Где ты шлялся, скажи на милость! Мы тут сидим, скучаем. Твоя невеста мне всю плешь проела. Она у тебя ядовитая молодая особа. Даже не знаю, как ты с ней уживешься! – хохотнул он, не глядя на меня. Мне показалось, что в его последних словах прозвучали горечь и досада. Или это разыгралась моя фантазия? – Паш! Ау!

– Паша! – крикнула я. – Ты где? Почему не отвечал на мои звонки?

Мы дошли до конца лестницы, поминутно зовя хозяина дома. Но ответом было молчание.