Инна Балтийская - Таинственный похититель, или Малышка больше не споет

Наталья наотрез отказалась не только от омлета, но и от чая. Ее знобило, разодранное криком горло болело, мысли путались. Больше всего ей хотелось заснуть и никогда не просыпаться.

Тут наконец раздался телефонный звонок, но у одного из патрульных. Ему сообщили, что выездная бригада уже едет, и затем начальственный бас грозно осведомился, был произведен ли обыска дома.

— А то москвичи приедут, а у тебя снова конь не валялся. Если снова нажалуются, ты вылетишь с места!

Патрульный вскочил, повертелся на кухне и робко обратился к Петру:

— Ну, вы посмотрите, ничего в доме не пропало? Мне-то тут чего искать, я ж не знаю, где у вас что лежит…

Петр с готовностью встал, Киричев и Кудрихин тоже поднялись и выразили готовность идти вместе с ним по дому и чего-то искать. По их растерянным голосам Наталья понимала, что они не видят в этом обыске никакого смысла, но не могут оставить приятеля без моральной поддержки. Она потеряла ориентацию во времени, и потом не могла бы сказать, сколько времени продолжался бессмысленный обыск. Наконец, троица вернулась на кухню и доложила, что, на первый взгляд, ничего из дома не пропало. Дорогие украшения Натальи заперты в сейфе, тот не вскрывался, других ценностей в доме нет.

— Постойте, а как преступник попал в дом? — вдруг осенило одного из патрульных. — У вас сигнализация включена?

— Когда мы дома, никогда не включаем. — нахмурился Петр. — Она реагирует на движение, что же нам, всю ночь не шевелиться? Двери заперты этого достаточно.

— Может, какая-то дверь не заперта? — не унимался полицейский. — Ну там от гаража, к примеру. Или окно где открыто… Проверьте!

Ремизов с приятелями снова вышел, а Наталья провалилась в какое-то сноподобное состояние, в котором мало что чувствовала. Очнулась она лишь от громких взволнованных голосов над головой и от истеричного, почти женского вопля мужа:

— Она там! Вы должны туда спуститься, она там! В подвале!!!!!

Кажется, она вбежала туда первой. В небольшом подвале они держали ненужные вещи — старый трехколесный велосипед, на котором девочка уже год не каталась, скакалки, деревянные санки с полозьями… Но теперь среди старого хлама она сравы выцепила взглядом бьющее в глаза золотое пятно. Это была она, ее душа, ее малышка. Она, как сломанная кукла, распласталась по грязному полу сбоку от приоткрытого под потолком маленького окошка, ее белые волосы намокли от мелкого мокрого снега, подтаявшего и сливающегося с подоконника на пол. И еще какой-то оттенок был у светлых прядей возле самого лба, багрово-коричневый цвет, напоминавший ей… нет, она не знала, что он ей напоминает. Под окошком стоял большой коричневый чемодан, с которым они когда-то ехали в свадебное путешествие. Она не помнила, зачем его отнесли в подвал, ему тут было не место… ненужные, странные мысли мелькали в голове, пытаясь скрыть от нее главное. Ее маленькой дочери больше не было с ней. И никогда не будет.

Она отогнала от себя злые мысли и шагнула вперед, чтобы поднять девочку на руки, приласкать, утешить. Жанна спит, просто спит, как накануне, шептала она, прорываясь через лес вытянутых рук, удерживающих ее. А голоса шелестели вокруг, уверяли, что у девочки пробита голова, что она задушена, что она мертва и никогда более не оживет. но она не верила и все рвалась вперед, к неподвижному золотистому платью.

Кажется, чуть позже она потеряла сознание, потому что очнулась уже в холле, на неудобной узкой кушетке, заботливо прикрытая шерстяным пледом. Где-то, километров за сто, доносился внушительный голос Кудрихина, как она вдруг вспомнила, он работал юрисконсультантом какого-то банка:

— Петя, я все понимаю… но тебе надо срочно приглашать адвоката. Иначе дело труба…

Перед приходом Маши я почему-то сильно нервничала, и истрепала все нервы Доротее, в который раз инструктируя, что и как надо сказать, чтобы произвести впечатление. Та молча кивала, похоже, погрузившись в свои мысли, Маша задерживалась, а моя нервная дрожь все усиливалась. Вдобавок, потихоньку наваливалась странная тоска, похожая на предчувствие. Я загадала про себя — если еще через пять минут Маша не появится на пороге салона, я отменяю ее визит. Доротее заплачу из своих денег, так что ей даже лучше, не надо выслушивать очередную нотацию глупой хозяйки. Прошло три минуты, четыре… у меня словно камень упал с сердца, и в этот момент Маша постучала в нашу дверь.

Она весело поздоровалась с Доротеей, и та загадочно улыбнулась ей в ответ, слегка отодвинув с глаз прядь темных волос. Да уж, в умении напускать тумана с этой гадалкой мало кто мог сравниться. Я ценила это качество, поскольку сама им не обладала. Я резала правду матку, как хирург на операции, и теряла часть клиентов, желающих ласкового обмана. Доротея же, не сказав и десятка слов, умела внушить человеку, что разгадала все его потайные мысли. Если б не любовь клиентов, думаю, я бы распрощалась с ней после месячного испытательного срока. Увы, но гадалка была крайне общительна, и это еще полбеды, но беседовать она любила на одну-единственную тему — о своей дочери-подростке Анжелке.

И вот уже полгода я выслушивала бесконечную повесть о том, как Анжелка играет в пинг-понг, выигрывая местные соревнования по этому благородному виду спорта, как она поехала в областной центр на крутую олимпиаду по английскому, как заняла там всего лишь третье место, разумеется, из-за интриг двух девочек с папами-олигархами. Восхваления дочери иногда перемежались жалобами на нее — непослушная девочка выкрасила волосы в салатовый цвет, что совсем не шло к ее полудетскому личику, разрисованному толстым слоем румян и помады. Доротея постоянно подсовывала мне свой фейсбук, состоявший из огромной фотогалереи с портретами дочери. У меня уже рябило в глазах от улыбающейся девочки в разных нарядах, с разным цветом волос, и почти не меняющейся хитрой детской улыбкой.

А в последний месяц началось вообще стихийное бедствие — Анжелка влюбилась. И теперь все свободное от работы время я выслушивала рассказы о ее первом свидании, о том, как она на них наряжается, как подводит глаза маминой тушью, и как она по вечерам часами ожидает звонка дочери и, не дождавшись, звонит ей сама. Собственно, я Анжелку вполне понимала. Будь у меня такая сумасшедшая матушка, я б тоже старалась звонить ей как можно реже.

Зато в работе гадалка была совершенно безотказная. Она бралась предсказывать будущее мрачным типам с татуировками, с которыми я боялась даже разговаривать, смело ехала домой к незнакомым странным людям очищать от порчи их загородные дома, и лишь смеялась на все мои просьбы постоянно быть на связи и в случае чего произнести кодовое слово, означающее опасность. Похоже, чувство страха у нее было полностью атрофировано. Что же, в юности я тоже мало чего боялась. Но Доротее было хорошо за сорок, безумства юности давно должны были остаться позади. Конечно, сексуальное насилие ей вряд ли грозило, ее длинные серые юбки, широкие блузки-размахайки и расплывшееся немолодое лицо, не тронутое косметикой, не вызывало горячей страсти у мужчин — но кто ж знает сексуальные предпочтения маньяков? А уж предсказать поведение психов не всегда могут и врачи соответствующего профиля. Храбрость Доротеи поражала еще и потому, что она могла оставить сиротой свою обожаемую дочурку.