Анна Акимова - Укол гордости

Автобус резко тряхнуло, Варя еле успела схватиться за поручень. Пожилая тетка в узорчатой капроновой панаме, сидевшая рядом со Сливковым, не удержала равновесия и повалилась на него. Сливков резко дернулся и брезгливо отшатнулся. Варя злорадно захихикала про себя.

Автобус подкатил к Академгородку и, пшикнув дверями, выпустил жидкую вереницу людей из своей душной пасти прямо в цветущее лето.

Варя нетерпеливо топталась на верхней ступеньке автобуса. Тетка в капроновой панаме, мешкотно сползавшая со ступенек, не давала ей выйти. Варя раздраженно рассматривала сверху забавные бомбошки, украшающие панаму, — две красные божьи коровки на зеленых листочках, качающиеся на гибких пластмасовых стебельках. Третий стебелек был оборван. «Ну давай, давай скорее», — мысленно поторапливала она тетку.

Внезапно кто-то из идущих сзади ощутимо толкнул Варю в спину, и она, ткнувшись носом в теткин затылок, вместе с ней почти вывалилась из автобуса.

Который уж раз про себя помянув злосчастный день, Варя принялась извиняться перед теткой и даже пыталась поправить сбитую при толчке панаму, но тетка только злобно зыркнула на нее бледно-голубыми глазами и, не сказав ни слова, прихрамывая пошла прочь по тропинке. Варя заторопилась в другую сторону.

Академгородок сибирского города Тайгинска был расположен в лесном массиве. Лес чах и вымирал под натиском асфальта и бетона, но был все еще силен, и летом здесь был рай земной. Сюда не долетал шум города, здесь пели птицы, асфальтовые дорожки засыпало хвоей и сосновыми шишками, на газонах цвели колокольчики и иван-чай, а из разнотравья лужаек важно и задумчиво вырастали институтские корпуса. Но увы, в этом раю жили и особо лютые комары.

Не успела Варя выйти из автобуса, как ее тут же запеленговали. Целая туча зудящих кровососов закружилась над ней. Отмахиваясь и почесываясь, она заспешила к своему институту.

Впереди степенно шествовал Сливков. Он никуда не торопился, и комары его, казалось, не трогали. Варя обогнала его и понеслась дальше.

— Иваницкая! — догнал ее брюзгливый голос Сливкова.

Варя резко затормозила и обернулась. Сливков, так же степенно приближаясь к ней, заговорил:

— Слушай, Иваницкая, подруженьке своей безмозглой скажи, чтоб перестала дурить. Она поймет… Скажи, что я ее предупреждаю: будет продолжать дуру валять — пожалеет! Я с ней по-своему разберусь!

Он подошел вплотную и остановился перед Варей, потирая шею. Выпуклые темные глаза глядели на Варю в упор.

— Ну… Поняла?..

От злости у Вари заполыхали уши.

— Слушай, Сливков, — стараясь попадать в тон, заговорила она. — А педикюр тебе не сделать? Шнурки не погладить? Носки не накрахмалить?

— Чего-о?! — опешил Сливков.

— Того-о! — передразнила Варя. — Ничего я Иде говорить не буду. Не знаю, что у вас за разборки, и знать не хочу. Обделывай свои делишки сам!

И, в упор глядя в наглые глаза, презрительно процедила:

— Тесто…

Кипя от негодования, Варя неслась по дорожке. Сухие сосновые шишки с треском разлетались из-под ног.

Ну и козел этот Сливков, ну и козел! Отвязаться что ли хочет от Иды с ее помощью? Да Ида ее в порошок сотрет, как только она сунется со своими советами. Ида не терпит вмешательства в свои личные дела.

Как-то Варя уже пробовала завести с Идой разговор о Сливкове. Это было еще в ту пору, когда в отношениях Иды и Сливкова царила полная гармония. Варя не могла понять, что привлекает яркую красавицу Иду в хамоватом бабнике Сливкове.

— Что ты в нем нашла? — недоумевала она.

Ида недовольно поморщилась, но потом все же ответила, коротко и с усмешкой:

— Тесто.

— Какое тесто? — удивилась Варя.

— Тесто — значит тестостерон, — усмехнулась Ида. — Мужской половой гормон. Он мужик, понимаешь? Му-жик.

— А-а… — растерянно протянула Варя. — Понятно.

— Бэ-э, — передразнила Ида. — Да что тебе понятно? Ничего ты не понимаешь и не можешь понять. Ты у нас до сих пор… э-э-э… теоретик. А я с пятнадцати лет — практик. И можешь мне поверить, такие как Юрка встречаются редко.

Бедная Ида! Долго она еще будет переживать потерю своего тестостеронистого возлюбленного? Уже недели две как они с Варей не общались. Сталкиваясь с Варей в институте, Ида только кивала и молча проходила мимо, а Варя чувствовала себя почему-то виноватой.

— Козлина! — еще раз ругнулась Варя в адрес ненавистного Сливкова и решила, что сегодня зайдет к Иде и пригласит ее в кафе. Вечером, после работы. Ида любит посидеть за чашкой кофе, посмолить сигаретку. Может быть они наконец поговорят, и Иде станет легче — в таких ситуациях лучше всего выговориться, а то и поплакать. Хотя вот слез от Иды вряд ли дождешься…

К институту Варя подходила, чувствуя тоску и беспокойство. Она опоздала на полтора часа. Хорошо бы шеф куда-нибудь уехал, но разве в такой день, как сегодня, можно рассчитывать на везение?

Варя прошла через вереницу припаркованных машин и остановилась возле входа, чтобы чуть-чуть успокоиться и повторить про себя на всякий случай оправдательную речь.

Стоял безоблачный жаркий день начала августа. Над отцветающим шиповником гудели пчелы. В лесу пели птицы, в траве стрекотали насекомые, все дышало безмятежностью и покоем. Но судьба уже запустила метроном, отсчитывающий последние спокойные минуты Вариной жизни. И Варя об этом не знала. Глубоко вздохнув, она толкнула тяжелую дверь и вошла в темноватую после яркого солнца прохладу вестибюля.

По закону подлости, который преследовал Варю в этот день, она столкнулась со своим шефом прямо у входа. Константин Макарович Кривцов, заведующий лабораторией фотосинтеза и Варин непосредственный начальник, стоял у стола вахтера и листал журнал прихода-ухода.

Константина Макаровича в институте за глаза называли Милым Дедушкой. Каждый с детства помнил чеховского «Ваньку Жукова» и коронную фразу «на деревню дедушке Константину Макарычу». На самом деле он не был ни дедушкой, ни милым, этот сухопарый лысый мужчина средних лет, не злой, но раздражительный, желчный и крикливый. На сегодняшнее Варино несчастье, он был неустанным борцом за трудовую дисциплину.

При виде Вари Константин Макарович встрепенулся. В его глазах заполыхало инквизиторское пламя.

Варе пришлось спрятать подальше все заготовленные оправдания и молча выслушать бичующий монолог начальника с далеко идущими выводами о прямой связи разгильдяйства с научной несостоятельностью. Только труд и железная дисциплина, утверждал Милый Дедушка, приводят к великим научным открытиям. А такие разгильдяи, как Иваницкая, позволяющие себе приходить на работу в середине рабочего дня, занимают в науке чужое место.

У Вари были некоторые доводы против столь категоричных утверждений, но она предпочла держать их при себе. Получив от начальника напоследок несправедливое и обидное обещание лишить ее квартальной премии, она молча пошла в лабораторию.