Ольга Баскова - Золотой конь Митридата

Митридат вздохнул и окинул пристальным взглядом улицы Пантикапеи. Городская площадь была освещена более обычного, и он понял, что там совершается какое-то действо. Потом факельное шествие двинулось к дворцу, и он разглядел Фарнака, сидевшего в большой колеснице. На его голове что-то развевалось, и царь увидел кусок папируса. Вероятно, его сына короновали таким образом за неимением диадемы. А папирус, наверное, взяли в ближайшем храме. Нервно глотнув, Митридат воздел руки к небу, возопив:

— О боги! Пусть мой сын когда-нибудь переживет то, что довелось пережить мне!

Толпа заулюлюкала, заперхала. Фарнак подъезжал к дворцу с видом победителя. Царь, закрыв лицо руками, побежал в тронный зал. Верные слуги и царедворцы ждали его у трона, высеченного из цельного куска огромного камня. Менофан, склонившись перед господином, хотел что-то сказать, но Митридат остановил его:

— Не надо. Мои верные друзья, не говорите ничего. Сегодня я проиграл. Видимо, мое время кончилось. Гипсикрат зовет меня к себе, и я не могу и не хочу сопротивляться богу смерти. Прошу вас, оставьте меня одного, идите к Фарнаку и служите ему так же честно, как служили мне.

— Мы не оставим тебя, о великий царь! — В голосе Менофана слышались слезы, и Митридат обнял его.

— Не перечьте мне, друзья. Сын принимает в наследство великую державу, и ему понадобятся помощники — умные, мудрые, верные и бесстрашные. Несмотря на то что Фарнак предал меня, я болею за него душой, за него и за свое государство. Помогите моему сыну. Это моя последняя просьба. А сейчас уходите. Идите к Фарнаку.

Верные друзья не двигались с места, и царь громко закричал:

— Я приказываю! Я так хочу!

Медленно, один за другим, они скрывались за дверью. Митридат опустился на колени, закрыл лицо руками и зарыдал. Перед его глазами проносились картины счастливых мгновений жизни. Вот он с Тирибазом, Моаферном, Сисиной идет по горным тропам, пьет воду из быстрых речек, убивает медведя. Верные друзья давно в могиле, он воздал им поистине царские почести на похоронах. Скоро они встретятся и о многом поговорят.

Ему почудились легкие шаги, шелест материи. В свете факела блеснул золотой пояс.

— Гипсикрат, любовь моя! — прошептал царь. — Я иду к тебе!

Он раскрутил рукоятку меча, где вот уже несколько месяцев прятал сильный яд. Расставшись с конем и камнем бессмертия, царь царей верил, что теперь уязвим для такого снадобья. Это самая легкая смерть. Тонкой белой рукой, покрытой седыми волосками, Митридат взял со столика чашу с виноградной кистью — чашу своего отца. В ней остался глоток вина — царь не допил его за обедом. В пурпурную жидкость он плеснул зеленую субстанцию, размешал и поднес к губам.

— Отец, подожди! — В тронный зал ворвались две красавицы-дочери — Митридатис и Нисса, сосватанные за королей Кипра и Египта. — Отец, ты хочешь уйти?

Высокая темноволосая Митридатис, похожая на свою мать, армянку Серу, обняла старика.

— Возьми нас с собой. Тебе ведь прекрасно известно, что Фарнак отошлет нас к римлянам. А мы не желаем быть пленницами.

Митридат помрачнел:

— У вас вся жизнь впереди. Это моя кончена. Фарнак выдаст вас замуж. Вы ему не нужны, ему нужен мой трон.

Белокурая Нисса обняла его колени:

— Отец, мы не отстанем от тебя, пока ты не исполнишь нашу просьбу. Неужели тебе легче будет умереть с мыслью, что твои любимые дочери стали римскими наложницами? — Ей удалось забрать кубок из ослабевших рук Митридата, и девушки приникли к нему. Яд подействовал быстро — обе бездыханными упали на персидский ковер.

Митридат тыльной стороной ладони вытер холодный пот, допил терпкое вино и сел на трон, ожидая смерти, потом встал, долго ходил по комнате, но не чувствовал ухудшения состояния. Он оставался неуязвим для яда, и кто был в этом виноват — Сисина или Адамант, — не имело значения. Судорожно вздохнув, царь вышел из зала в коридор.

Начальник галлов Битоит, один из верных подданных Митридата, все не мог покинуть дворец и уйти к новому царю. Переминаясь с ноги на ногу, он дежурил у тронного зала. Царь бросился к нему и обнял. В больших голубых глазах стояли слезы.

— Большую поддержку и помощь твоя рука оказывала мне в делах войны, — сказал он воину, — но самая большая мне будет помощь, если ты теперь закончишь мою жизнь; ведь мне грозит быть проведенным в торжественном шествии триумфа, мне, бывшему столь долгое время самодержавным царем этой страны! Я не могу умереть от яда вследствие глупых моих предохранительных мер. Самого же страшного и столь обычного в жизни царей яда — неверности войска, детей и друзей — я не предвидел, я, который предвидел все другие яды и сумел от них уберечься.

Битоит почувствовал жалость к царю и обнажил меч… Потом, на негнущихся ногах, покачиваясь, он вышел из дворца. Фарнак с повязанной папирусом головой бросился к нему:

— Что отец?

Битоит задыхался:

— Он мертв… Как и ваши сестры… Они в тронном зале.

Он ожидал, что на лице Фарнака, будто вырезанном из мрамора, появится улыбка, но этого не произошло. Опустив голову, царевич вошел во дворец, пробрался в тронный зал и опустился на колени возле трупа отца. Сколько он так бы просидел — кто знает? Валерий, ставший доверенным лицом Фарнака, силой оттащил его от тела через час.

— Ты теперь царь, — резко сказал он, — и негоже лить слезы, как нежная девушка. Мой тебе совет — отправь отца римлянам. Этот подарок они никогда не забудут.

Фарнак отнял руки от бледных щек:

— Отправить его римлянам? Да ты в своем уме?

— Мои соотечественники похоронят его по-царски, в вашей родовой гробнице в Синопе, — уговаривал его воин.

— Дай мне еще немного побыть с ним. — Фарнак как-то по-детски всхлипнул. — Я любил его, это был настоящий царь. Мне до него далеко.

— Не более получаса, — отозвался Валерий.

Дождавшись его ухода, Фарнак пригласил к себе верных подданных отца. Вскоре из дворца вынесли ящик, и траурная процессия направилась к уже снаряженному кораблю.

— Я прошу передать Помпею, чтобы он не открывал ящик и не выставлял тело отца на обозрение, — приказал он триерарху. — В сундуке сокровища, это еще один подарок. Я надеюсь на мир между Великим Римом и Понтийским царством.

Триерарх низко поклонился новому царю:

— Все передам, господин.

Паруса наполнились ветром, и корабль медленно отошел от берега. Фарнак долго глядел ему вслед, надеясь, что его новые союзники достойно проводят в последний путь великого человека. И не ошибся. В Риме устроили двенадцатидневные празднества, благодаря богов за чудесный подарок. Сам Цицерон произносил высокопарные речи, восхваляя и Митридата, и Гнея Помпея. И это было самое убедительное свидетельство величия царя царей.