Николай Псурцев - Крутой парень

Какое-то время Ружин наблюдал за ним без выражения, как за курочками-хохлаточками, снующими в загоне, потом привстал, бросил Горохову отрывисто, зло:

— Прижми его выстрелами, чтоб не смел высунуться, гад!

За багажником «Волги» он перескочил металлический заборчик, мимоходом оглядел толпу на взгорке, у ресторана, музыка уже не играла, никто не шумел, было тихо… Бегом обогнул стоянку и очутился у обрыва, вдоль которого расположился длинный ряд машин. За одной из них прятался Петруччо. Ружин прошел вдоль автомобилей еще несколько метров, бесшумно, крадучись. И, когда до Петруччо осталось метров двадцать, свистнул, — Горохов принялся беспорядочно стрелять, — потом вскочил на капот одной из машин, едва не поскользнувшись, перепрыгнул на крышу и, стремительно перескакивая с крыши на крышу, помчался к Петруччо. Он обвалился на него всем телом, ухнув, прижал к земле, перехватил руку с пистолетом, расслабленную от неожиданности, саданул ее два раза о металл машины, пистолет выпал. Ружин привстал, вынул оружие, стволом надавил Петруччо на испуганный, помутневший глаз, заорал яростно, визгливо, имитируя истерику:

— Альберт, где Альберт?! Адрес? Адрес?.. Глаз вышибу!..

Петруччо что-то прохрюкал, от ужаса почти теряя сознание, захлебываясь слюной, потом все-таки выговорил трудно различимой скороговоркой:

— Ракитная шесть, квартира восемь…

Ружин встал. Горохов надел на Петруччо наручники. Подошел Лахов, а за ним и Колесов. Ружин с радостным удивлением вскинул брови.

— В руку, — сказал Лахов мрачно. — Кость не задета.

— Хорошо, — сказал Ружин, повернулся к Горохову: — Беги, вызывай группу, дождемся их и на Ракитную…

Рудаков сидел выпрямившись, словно школьник на первом уроке. Руки на столе, напряженные, жесткие, как деревяшки, пальцы давят плексиглас, веки тяжелые, смотрит поверх голов, не моргает, сдерживаясь. Напротив него на стульях Ружин, Горохов, Лахов. Ружин устроился свободно, как за праздничным столом, уверенный, бесстрастно смотрел в окно. Горохов и Лахов нервничали — то кисти помнут, то поерзают, скрипя стульями.

— Будем назначать служебное расследование, — наконец заговорил Рудаков. — Ситуация безобразная. От кого, от кого, а от Ружина не ожидал. Опытный, грамотный, и такое дилетантство. Начальник управления в бешенстве. Звонки сыпятся со всех сторон. — Он помолчал, сжал пальцы, затекшие, разминая. — Значит, так. Первое. Неквалифицированно проведенное задержание, стрельба в общественном месте, то есть угроза жизни третьим лицам. Второе — преступная халатность, ранение задержанного. Ко всему прочему, задержанного вывозили без согласования с руководством…

Горохов и Лахов, плохо скрывая удивление, посмотрели на Ружина. Тот пошевелил бровями шутовски, усмехнулся.

— Да, да, — продолжал Рудаков, — без согласования… Третье — незаконное задержание и арест Гарабова Альберта Александровича на Ракитной. Заподозрить Гарабова в сбыте наркотиков, — Рудаков развел руками, покрутил головой, удивляясь, — нелепость. Подняли пожилого человека с постели, растревожили весь дом, уважаемый человек, заслуженный юрист, юрисконсульт межколхозной заготконторы…

— Две машины, «Мерседес» и «Волга», — в том же тоне неожиданно подал голос Ружин, — дача с подземным гаражом, пять сберкнижек на предъявителя.

— Молчать! — побагровев, крикнул Рудаков, хлопнул ладонью по столу, отдышался, вытер пот со лба белым чистым платком, аккуратно сложил его, разгладил ладонями, любуясь, чуть склонив голову, слабо улыбнулся чему-то, посмотрелся в круглое зеркальце на подставке, которое стояло на столе возле лампы, поправил волосы, повернулся влево, вправо, остался доволен, ясно взглянул на сотрудников, опять заговорил: — Петруччо, он же, судя по дактилоскопии, Боркин Алексей Васильевич, живший по подложным документам и разыскиваемый за квартирные разбои в Нальчике и Таллине…

— Поэтому и стал палить, как бешеный, — тихо заметил Лахов.

— Поэтому, — согласился Рудаков. — И еще потому, что вы вели себя как первогодки… Так вот, Боркин отказался от показаний на допросе у следователя…

Ружин подался вперед, сдвинул брови, следя за движением губ Рудакова.

— …Он пояснил, что назвал первый попавшийся адрес, потому что думал, что Ружин убьет его.

— Чушь! — вскинулся Ружин. — Гарабова опознал Колесов.

— В шоке, — улыбнулся Рудаков. — В состоянии нервного расстройства… Без понятых, приватно.

Ружин откинулся на спинку стула.

— Вот так, значит, — сказал. — Я понял… Я все понял.

— Давно пора, — отозвался Рудаков. — Но, естественно, версию о причастности Гарабова мы тщательно проверим, у нас есть два дня… Ну а Колесова придется выпустить и извиниться. Вы не против? — не скрывая иронии, спросил он Ружина.

Ружин промолчал, дернул подбородком непроизвольно.

— Оформляйте, — приказал Рудаков. — И с сегодняшнего дня до окончания служебного расследования будете работать в организационно-аналитическом отделении. Все. Сейчас я буду сам допрашивать Гарабова.

Оперативники вышли молча, не глядя друг на друга. По коридору милиционер вел задержанного, руки сцеплены сзади, утренняя щетина, холеное полное лицо осунулось, потемнело, но в узких черных глазах ни тени подавленности, напротив — злая усмешка. На Гарабове дорогой светлый костюм, мягкие мокасины, держится с достоинством — ни дать ни взять пожилой ловелас, спешащий поутру домой… Проходя мимо оперативников, замедлил шаг, глянул в упор на Ружина, сказал негромко, без выражения:

— Я вас запомню.

Ружин неожиданно оскалился, сделал шаг к Гарабову, замахнулся пятерней, Горохов перехватил его руку, потянул на себя. Ружин вырвался, пошевелил в ярости губами, быстро пошел к выходу. А Гарабов, казалось, и не заметил ничего.

…Ружин свернул направо, в сторону моря. Фары высветили «кирпич», он был больших размеров, чем обычно, свежо фосфоресцирующий, по-видимому постоянно обновляемый, заботливо, любовно. Через несколько метров еще один знак, прямоугольный щит на двух крепких ногах, всего два слова, буквы крупные, стерильно белые: «Запретная зона». Не проехав и километра, Ружин нагнал «Волгу». Машина ехала солидно, не спеша, поблескивая полировкой кузова, заднее стекло затемнено.

Ружин сморщился: чересчур медленно, он такой езды не любит, но по асфальту не обгонишь, узко; мигнул фарами, пошел на обгон слева по траве, но тут и «Волга» прибавила скорость, без усилий, запросто. Ружин чертыхнулся, опять выехал на асфальт, «Волга» снова притормозила, Ружин сплюнул в открытое окно, пристроился в хвост, поплелся. Но вот наконец цель пути, забор вдалеке, освещенные ворота, два маленьких прожектора подсвечивают створки с земли, ворота выкрашены в белое, кажутся невесомыми, возле них двое мужчин в светлых костюмах, крепкие, высокие, с гаишенскими жезлами в руках. Перед «Волгой» ворота бесшумно открылись, машина проехала, перед Ружиным створки сошлись, пришлось резко тормозить. Ружин, сдерживаясь, крепко сжал руль, казалось, разломит его. Подошел один из мужчин, большеголовый, бесцветный, стукнул жезлом по крыше. Ружин высунулся в окно. Мужчина сказал: