Елена Арсеньева - Тайна Зинаиды Серебряковой

— Которую? — нарочито медленно протянула Ирина, как бы теряясь в раздумьях. — Ну уж пускай сама Анна Васильевна выберет.

Дима, словно не веря, уставился на Ирину, потом на жену. Худое, некрасивое лицо его напряглось:

— Анечка, решай скорей!

А она ни рукой, ни ногой не могла шевельнуть — такое навалилось счастье, такое облегчение. И все еще не могла поверить в такой подарок судьбы.

— О господи, Аня! Думай скорее! — Не выдержав, Дима шагнул к Ирке, протянул руки. — Давай сюда Сонечку. Давай!

Что? Какую еще Сонечку? Да он что, совсем спятил, этот дурацкий Тушканчик?!

— Подожди! — хрипло выкрикнула Аня. — Не трогай ее!

Дима застыл с протянутыми руками.

— Я решила! Оставлю Лидочку!

— А-аня-а… — Димин молящий голос она предпочла не услышать.

— Лидочку? — повторила Ирина. — Это которая в той комнате спит? А у меня которая — это, значит, Сонечка? Соня Богданова…

— Как Богданова?! Ты же говорила, не будешь менять метрику? — в отчаянии возопил Дима. Господи, как любят некоторые мужики цепляться за обломки, осколки, обрывки — это просто поразительно!

— Как сказала, так и сделаю, — устало успокоила Ирка. — По документам она останется Литвинова. Но называть ее буду Богдановой, конечно, а то я сама запутаюсь. А когда подрастет, все ей объясню. Может, и вы когда-нибудь объясните все Лидочке…

— Никогда! — пылко воскликнула Аня. — Только через мой труп!

Дима убито молчал.

— Воля ваша, — подавила зевок Ирина. — Ну, нам с Сонечкой пора на вокзал. К московскому поезду. А то как бы не опоздать, жалко, если билет пропадет. Да и бабушке я уже позвонила, чтоб завтра утром встречала нас с дочкой. Так что до свиданья. Не поминайте лихом.

— Нет… — глупо, бессмысленно, невпопад отозвался Дима.

Аня добавила шепотом:

— Прощай. Надеюсь, что никогда тебя не увижу!

— Это уж как Бог даст, — рассудительно сказала Ирина, придерживая девочку одной рукой, а другой заталкивая-таки под пальто свои несусветные груди. — Ах, боже мой! Деньги-то мы забыли! Тысячу долларов, значит, и еще сто за первый месяц. Всего, значит, тысяча сто.

Аня, не говоря ни слова, метнулась в детскую, бросив обожающий взгляд на спящую Лидочку, открыла чемодан, на дне которого под бельем был припрятан заветный сверточек, вылетела вон:

— Возьми. И уходи, уходи скорее!

— Ухожу, ухожу! — покладисто кивнула Ирина, пряча деньги на грудь — куда же еще! — Но что ж мне, люди добрые, так девочку и нести в одной пеленке? Дайте хоть одеялко.

Господи, это никогда не кончится! Но делать нечего — Соньку запеленали в ярко-розовое одеялко, даже с кружевным уголком, и еще пеленку Аня дала на дорогу, два подгузника, распашонку, клееночку не пожалели. И все! И довольно!

Ирка удовлетворенно кивнула:

— Хорошо. Ну, я пошла. Как огляжусь у бабки, напишу вам адрес, куда деньги слать, телефон напишу. Вдруг да захотите на Лидочкину сестричку поглядеть!

«Никогда в жизни!» — чуть не крикнула Аня, но каким-то чудом сдержала себя. Ее колотило так, что изо рта вышла бы неразборчивая сумятица, а не слова.

Ирка пошла к двери. Аня выскочила на балкон.

Вот из подъезда появилась Ирина. Перехватила поудобнее тяжелый атласный сверток, медленно пошла со двора.

Аня свесилась с перил. Боже мой, что она натворила! Что натворила?! Зачем отдала Сонечку?

Был такой миг… словно сердце разорвалось. Аня согнулась — и села на холодный, бетонный пол балкона, уткнувшись лицом в колени.

«Не плачь! Не плачь! Все правильно! Сонька нам не нужна, мне и правда с двумя не справиться. Я с самого начала не хотела Соньку, — твердила она мысленно, глуша слезы, изо всех сил пробуждая и лелея к себе ненависть к безвинной крохе, которую оторвали от нее, унесли, навеки отняли. — Так лучше. Так во сто раз лучше! Сонька — это истинная Иркина дочь. Она унаследует все ее дурные качества. Уже унаследовала! А Лидочка — она другая. Она моя. Я глаз с нее не спущу. И вытравлю в ней всякое сходство с Ириной. Каленым железом выжгу. Я сделаю из нее свою дочь! Она будет только моя! Только моя! Она будет похожа на меня и больше ни на кого!»

Ее муж — все-таки биолог! — мог бы прочесть ей небольшую лекцию о приоритетах врожденных и благоприобретенных свойств в человеческой натуре, однако Тушканчик Дима был последним человеком, у которого Аня сейчас стала бы спрашивать совета.

— А ну, стой! Убери руки!

Лохматый парень вздрогнул, обернулся — и глаза его стали трогательно, по-детски большими. И он почему-то не только отдернул руки от картины, но и начал поднимать их вверх.

Джейсон проследил за направлением его взгляда — и ощутил, что его собственные глаза тоже лезут на лоб. Денис, потный, всклокоченный, как бы еще более намасленный, чем обычно, сжимал пистолет и медленно водил дулом от лохматого незнакомца к высокому незнакомцу, застывшему рядом с Соней номер два.

Джейсон немного разбирался в оружии и сразу узнал «макаров», на стволе которого был глушитель. Денис держал опасное оружие умело, да и выражение лица не предвещало ничего хорошего:

— Ну! Стать к стене!

Лохматый послушался. Его спутник мешкал, и тогда Денис вцепился в руку второй Сони, рванул к себе, обхватил за горло и приставил дуло к ее виску:

— Считаю до трех.

Незнакомец в синей робе сверкнул на него сузившимся глазами, но повиновался. Тогда Немкин оттолкнул от себя девушку, да так, что она не удержалась на ногах и упала в разлапистое кресло, стоявшее недалеко от кровати. Попыталась вскочить, однако Немкин махнул на нее пистолетом: «Сидеть!» — и вторая Соня повиновалась, затравленно оглядывая комнату.

— Ни суя хебе! — на каком-то неведомом Джейсону диалекте сказал лохматый парень, упершись глазами в первую Соню. — Лида… Лидочка, это ты?! Что ты здесь делаешь, христа ради? Неужели в очередной раз потеряла память?!

В голосе его звучало злое ехидство, и первая Соня так и вспыхнула:

— Заткнись, Леший! Какого черта тебя сюда принесло?!

— Ну как же, золотко? — Леший попытался недоуменно развести поднятыми руками, однако Денис перевел на него дуло, и тот оставил попытку: — Во-первых, Дениска остался должен мне за… сами знаете, за что. А во-вторых, ты просила встретить тебя с московского поезда? Я встретил. Ты просила тебе помочь? Я и помогаю. Правда, не тебе, а твоей сестре, но какая, в сущности, разница? Вас ведь не отличишь, близняшек.

Матушка Пресвятая Богородица! Глаза Джейсона уже устали недоуменно вытаращиваться. Близнецы!

Вот почему Денис и его сообщница были так удивлены, когда он назвал ее Соней Богдановой. Ту, которая в сером костюме, зовут Лидой. А которая в красном сарафане — это Соня.

Та самая, настоящая Соня Богданова…

И Джейсону вдруг захотелось повторить вслед за лохматым Лешим — с теми же интонациями умиления и восторга: «Так вот ты какой, цветочек аленький!»