Наталья Андреева - Гроzа [litres]

…Какая была ночь! Лев Гаврилович Кулигин, волнуясь, вышел на веранду. Разросшаяся сирень, которая давно уже отцвела, закрывала его дом от центральной калиновской улицы, в светлое время суток очень уж шумной. Но Кулигин к этому привык. Неподалеку возвышалась громадина кабановского особняка, почти на площади, где находился автовокзал. И железная дорога была рядом, там все время что-то ухало, стучало, свистело, грохотало. Но погруженный в свои изыскания Кулигин не обращал внимания на эти звуки, которые любого другого довели бы до сумасшествия.

Зато сейчас было хорошо, тепло и тихо. Лев Гаврилович с наслаждением вдохнул сухой, пропитанный ароматами скошенной травы, остывшего асфальта и петуний, в изобилии украшающих калиновские клумбы воздух. Света на веранде Кулигин зажигать не стал: ему хватало того, что пробивался из комнаты, дверь в которую была приоткрыта. Да луна светила так ярко, что видно было каждую ветку, каждый цветок на единственной клумбе. Она была почти заброшена, и Кулигин посмотрел на нее со стыдом.

«Надо бы полить…» – запоздало подумал он.

Льву Гавриловичу всегда не хватало времени, хотя, по мнению калиновцев, старый чудак ничем таким особым не был занят. У него даже дачи не было. Кулигин за последние дни много работал и вплотную подошел к разгадке тайны, не хватало деталей. Получалось, что в конце девяностых банда, которая орудовала в Калинове, запугала весь город. Ограбленные калиновские богачи боялись обращаться в милицию или знали наверняка, что она-то и крышует банду. По выкладкам Кулигина выходило, что возглавлял ее рецидивист Максим Копалин. Но была одна деталь, которая беспокоила Льва Гавриловича.

Имелось в Калинове местечко для тайных свиданий. С купальнями, сауной и отличной кухней. Теперь его прибрал к рукам Кудряш, но тогда, девятнадцать лет назад, когда сам Кудряш отбывал срочную, отеля там еще не было, только искусственный пруд с карпами да маленький ресторанчик. Отель построили уже при Кудряше, который облюбовал это место для своих свиданий и через подставное лицо купил ресторан. А потом отстроил и резиденцию, которую в Калинове с одинаковым энтузиазмом и обсуждали, и осуждали. Кто с восторгом, кто с ненавистью. Женатые калиновцы, при деньгах или на хороших должностях, то и дело устраивали там загулы с доступными девицами. Их жены кипели от злобы и посылали Кудряшу проклятия. И даже грозились устроить погром. Но поскольку в резиденцию наведывались и прокурор, и высокие гости, приезжающие из областного центра и даже из Москвы с проверками, то Кудряш лишь посмеивался.

Так вот у бывшего владельца ресторана был сын, любопытный мальчишка. Сейчас, конечно, уже не мальчишка, а человек степенный, помощник нотариуса. Ему было что терять, и он предпочитал помалкивать о событиях девятнадцатилетней давности. Мол, не помню, мал был. Но обида за отцовский бизнес, который люди Кудряша так нагло «отжали», заставила Игоря Петушкова заговорить.

Проходя вчера вечером по набережной, Петушков присел на лавочку, где по привычке любовались закатом Лев Гаврилович и Шапкин. Деликатно кашлянув, Петушков спросил у старого учителя:

– Ну, как там наш Кук?

– Двигаемся помаленьку, – охотно откликнулся Кулигин.

– У меня для вашей формулы поправочки есть, – Петушков оглянулся: не слышит ли кто? – Я тогда пацаном был, и отец мне строго-настрого наказал: держи, Игореха, язык за зубами. Не то и нас порешат. – Он нагнулся к самому уху Кулигина. – Накануне ограбления банка Кабанов с Копалиным у отца в ресторане сидели. Явно о чем-то договаривались.

– Кабанов и Копалин? – встрепенулся Лев Гаврилович. – Так-так… – глаза его азартно заблестели. – Выходит, они были заодно. И это ограбление и не ограбление вовсе. А спектакль. Так я и думал.

– Тихо, – воровато оглянулся Петушков. – Я вам ничего не говорил. И в милиции тогда мой отец ничего не сказал.

– А чего ты боишься, Игорь? – удивился Кулигин. – Ведь столько лет прошло! И папа твой давно уже умер. А ресторан продали.

– Так ведь деньги-то не нашли, – усмехнулся Петушков. – И Кабанова не нашли. А ну как он жив? Отсиделся где-то. Срок давности выжидал.

– Есть уголовные дела, которые не имеют срока давности, – поправил очки Кулигин. – Но в кого тогда стрелял Копалин? Раз они с Кабановым были заодно. Кто этот третий? Или их там было несколько, этих третьих лиц? – старый учитель задумался.

Он думал об этом весь день и весь вечер и, выйдя на веранду, все еще не мог успокоиться. Этот загадочный человек, который вмешался тогда в историю с ограблением банка, безусловно, был выдающейся личностью. Надо же! Не побоялся! Максим Копалин ведь был уголовником, две ходки, одна по малолетству, за мелкое хулиганство, зато другой-то срок за разбой! А Иван Кабанов – могучий мужик, спортсмен, отслужил в ВДВ. В Калинове его побаивались, и деньги Кабанову банк доверял безоговорочно. Он и один бы справился, поэтому никого не удивило, что Кабанов отпустил водителя в нарушение инструкции. И стрелял он отменно. Одно слово: настоящий мужик!

Лев Гаврилович в волнении облокотился на перила. Дом его был маленький и старый, но зато почти в самом центре. Давно уже находились покупатели не на этот убогий домишко, конечно, но на участок. Уж очень лакомый был кусок. Так и просился под торговый центр, а то и под многоэтажку. Сколько денег зря пропадало! Но Кулигину отсюда было близко до работы. Он старел и не хотел ничего в своей жизни менять. А поскольку повсюду, и в городской администрации тоже, работали его ученики, Льва Гавриловича не трогали.

Вот так и получилось, что посреди отремонтированных фасадов лучших калиновских магазинов, рядом с железнодорожным и автовокзалом и невдалеке от новостроек зияла проплешина. Хозяйством Кулигин почти не занимался, целиком погрузившись в гипотезу Кука, помогали ему бывшие и нынешние ученики. Крыша, слава богу, не текла, газ, подведенный к дому, давал Кулигину тепло и пищу, к старой мебели он давно уже привык. А вот перила на веранде не мешало бы починить.

Лев Гаврилович понял это, когда раздался треск. Он дернулся и, чтобы не упасть, схватился за балку. В тот же момент левое плечо словно обожгло. От дикой боли Кулигин на какое-то время потерял ориентацию. Пошатываясь, как слепой, он машинально шагнул в дом.

За калиткой раздался отчаянный женский крик, и тут же под окном у Кулигина затрещали кусты. Лев Гаврилович, чувствуя, что боль не только не проходит, но и становится сильнее, шатаясь, пошел на кухню, где была аптечка. Выйдя на свет, он почувствовал, как по левому плечу течет что-то липкое, теплое, и машинально подставил под это липкое ладонь.

Ему вдруг стало плохо. Он оперся о стол и провел по нему рукой, пытаясь дотянуться до чашки с остывшим чаем. На скатерти осталась бурая полоса.