AlmaZa - Мед.ведь.ма [СИ]

— … монахи наверняка развлекались с европейками, как пить дать.

— Шуга, сюда даже Великий шёлковый путь не доходил, какие европейки? — не выдержал Чонгук.

— Монахам нельзя развлекаться с женщинами, — вдруг угрюмо сказал Ви. Я посмотрела на него. Ему было виднее, если он говорит, что всё было прилично, то всё так и было две тысячи лет тому назад.

— Мы тоже в буддийском монастыре воспитывались и вроде как воины-монахи, что ж теперь? — возмутился Сахар, замолкнув на том моменте, когда мимо нас пошла экскурсионная толпа под предводительством гида. Переждав их, как пронёсшуюся электричку на станции, потому что всё равно не перекричать шум от неё, Ви вновь промолвил:

— А то теперь, что золотым тоже нельзя заводить отношения с девушками и жениться!

— Отношения и жениться не совсем то, что я подразумевал под «развлекаться», — уточнил Шуга, не стыдясь.

— Если золотым этого нельзя, — не смогла промолчать я. — То как же мои мама и папа?

— Твой отец нарушил устав, в общем-то, — объяснил Чонгук. Я хотела принять это близко к сердцу, оправдываясь за отца-клятвопреступника, но он поспешил добавить: — За это из золотых теперь не выгоняют. Он не один такой. Его друг, наш учитель Хан, тоже женат, и у него двое детей. Просто… нам объясняют, по ходу обучения, что заводить семью не надо, потому что она становится помехой, она мешает выполнению долга, и если кто-то всё-таки пренебрегает учением, то ему же самому становится тяжелее. Будда говорил: «Человек, привязанный к жене и жилищу, более несвободен, чем заключённый в тюрьме. Заключённый в тюрьме имеет надежду на освобождение, но жена и дети не дают ему думать о расставании с ними». Поэтому создание своей семьи считается двойной несвободой. От неё не хочется освободиться, она кажется приятным и необходимым дополнением к жизни, но она ограничивает не меньше, чем кандалы, сковывая по рукам и ногам воина, на чьих плечах ответственность за сотни, тысячи других. Вот почему золотым лучше не идти против слов мастеров. Ещё век назад среди нас существовал запрет, нарушение которого каралось, но теперь это только предписание, и каждому предоставляется возможность выбора, чтобы думали сами.

— А ещё Будда сказал: «Среди привязанностей и страстей нет более сильной, чем похоть. Страсть похоти по своей мощи не имеет аналогов в мире. И хорошо, что она одна такая. Если бы имелась вторая подобная ей, то среди людей под всем небом не нашлось бы того, кто смог бы следовать Пути [10] Имеется в виду самому учению, отказ от страстей и стремление к нирване. », — процитировал Шуга, подставляя лицо солнышку и зажмуриваясь.

— В тебя Рэпмон вселился? — покосился на него Чонгук.

— Не. Навеяло. Я вообще считаю, что любовь к еде не слабее похоти. А те, кто любят деньги? Алчность ещё хуже, хотя этих людей я вообще не понимаю, которые, чтобы заработать побольше, отказываются от личной жизни и не успевают правильно питаться. А потом больные, одинокие, и богатые. Фу ты ну ты!

— Разве ты до Лога не хотел сделать карьеру? Или теперь сам себя не понимаешь? — усмехнулся Ви.

— Так я для чего её хотел сделать? Чтоб было, что есть, и чтоб на меня девчонки обращали внимание.

— Здоровые потребности, — улыбнулся Гук.

— А ты к чему стремишься? — спросила я его. Должны же быть какие-то желания у человека, который пытается делать мир лучше и борется с преступниками?

— Я? — казалось, он удивился, что я задала ему вопрос. Или не привык говорить о себе. Чонгук пожал плечами. — Мои стремления совпадают с тем, чего ждёт от золотых их предназначение. Я хочу, чтобы люди стали лучше, чтобы не было плохих людей, чтобы можно было жить без страха и без проблем. Может, это и не достижимо уже, но должна же быть цель? Красивая мечта. Мне для себя ничего не нужно… А впрочем, разве мир, идеальный, если бы его получилось создать, не стал бы и моим домом тоже? Да, наверное, я делаю это и для себя. Так нас учили: следи за собой, держи свою жизнь в порядке, и тогда никому не создашь трудностей, и никому не придётся заботиться о тебе.

— Если опять в бочину не пырнут, — напомнил Шуга, ткнув его в бок, который я перевязала во время нашего знакомства. — Твоя жизнь в тот момент явно была не в порядке.

— Случаются промашки, — отмахнулся Чонгук.

— Я не хочу, чтобы такое повторилось бы, — опасливо посмотрела я на ребят и, не выдержав, взяла Гука за руку. — Пожалуйста, береги себя! — Он успокаивающе похлопал по моей ладони, как бы говоря, что ничего не случится. Я взяла себя в руки, отпустив его. — А я… я если что о тебе позабочусь, я умею лечить. Но лучше всё-таки будь целым.

— Точно, ты же медсестра, — щелкнул пальцами Шуга, забыв о том, где они меня нашли и откуда забрали. Ну, и больничный опыт тоже не лишний, но в большей степени я умела лечить и исцелять благодаря тому, чему меня учила бабушка. От неё я набралась знаний куда уж полезнее, чем в терапевтических учебниках.

— Ну что, идём дальше? — поднялся Ви, вытерев руки салфеткой и выкинув её в урну. Я тоже встала.

— А где мы будем ночевать сегодня? Если горы кончились.

— Сегодня мы будем ночевать в монастыре Шаолинь, — подмигнул мне Чонгук, видя, в какой восторг привела меня эта фраза. О Шаолине я видела несколько фильмов, об этом месте нельзя было не знать и не слышать! — Если доберемся без каких-либо задержек. Впрочем, тут недалеко. К ужину будем, — с нажимом на слово «ужин» взглянул он на Шугу.

— В том самом монастыре, где знают секреты самых мощных боевых искусств?! — разве что не хлопнула я в ладони.

— Слухи о Шаолине несколько преувеличены, — присмирил мои эмоции Чонгук. — Шаолиньская школа вовсе не самая лучшая, и даже далеко не лучшая. Она всего лишь самая известная. После Второй Мировой Войны монастырь пришёл в упадок, и ему нужна была популярность, чтобы восстановиться и получить дотации. Там осталось около десяти монахов, которые толком и не знали боевых искусств, но им нужны были ученики, прихожане и те, кто был готов делать пожертвования. Так рождаются легенды. — Мы замедлились, идя по тенистой аллее, чтобы отдохнуть от солнца. — Шаолинь набрал обороты в восьмидесятых годах прошлого века, после успехов кинематографа, и многие настоящие, тайные школы даже рады, что всё внимание оттянуто к нему, что досужие американцы и европейцы не лезут искать что-то ещё. Истинные учения остаются в тени. В Шаолине же, который когда-то был действительно великим, теперь есть свой отдел маркетинга, арт-менеджеры и веб-дизайнеры, ученикам разрешают пользоваться мобильными и сидеть в интернете, а большинство из них борется за место в выездной группе — что-то вроде театрального боевого кружка, который ездит с выступлениями по разным странам. У них есть имя, которое приносит миллионные доходы за счет открытия филиалов школ Шаолинь на других материках, продажи именной продукции, инвестиций в недвижимость.