Шарль Эксбрайя - Семейный позор. Мы еще увидимся, детка! Ночь Святого Распятия

— Надеюсь, это вам подойдет, — сказал он пассажиру, — потому что во всем Лондоне вы не найдете ничего дешевле.

После этого Джон вернулся в машину. Узнав, что может получить комнату за восемнадцать шиллингов, Мак-Намара заявил, что это его устраивает, и добавил с тонкой улыбкой:

— Те, другие, хотели меня облапошить, но надо очень рано встать, чтоб обскакать парня из Томинтула.

Хозяин, недоверчиво глядя на гостя, попросил уточнить:

— Это место находится в Великобритании?

— В Шотландии, старина, в графстве Банф.

— И чем там занимаются?

— Разводят овец, старина. У меня их почти восемь сотен. Второе стадо после Кейта Мак-Интоша.

Джон Эрмитедж прервал эти объяснения, бросив с порога:

— Вы расплатитесь со мной, чтобы я мог уехать?

Шотландец рассмеялся:

— И еще говорят, будто это мы любим деньги? Я вижу, в Лондоне то же самое, а?

Таксист предпочел ответить молчанием. Мак-Намара вышел за ним на обочину.

— Сколько с меня?

— Фунт и восемь.

— Что?

— Фунт и восемь шиллингов. Это на счетчике.

— Послушайте, старина, я дам фунт. Согласны?

Эрмитедж прикрыл глаза, вверяя себя святому Георгию и моля избавить его от апоплексического удара.

— Сэр, я обязан взять с вас сумму, указанную на счетчике, иначе мне самому придется доплачивать разницу.

— И вы, естественно, этого не хотите?

Джон мучительно стиснул зубы, чтобы не выругаться.

— Вы угадали, сэр, я этого не хочу.

— А ведь, получив фунт, вы еще, по-моему, выгадаете!

Сэм Блум, хозяин «Нью Фэшэнэбл», не желая упустить такое зрелище, выбрался из-за конторки. Он появился на улице как раз вовремя: шофер бросил на тротуар свою фуражку и принялся бешено ее топтать. Он проделывал это до тех пор, пока не вернул себе хладнокровие, после чего снова надел ее на голову и заявил:

— Я не служил в армии. Меня освободили из-за не шибко крепкого сердца. Мне бы не хотелось умереть, не повидав новоявленного младенца и не дав ему отеческого благословения. Вы меня поняли, сэр? Тогда расплатитесь, и я уеду.

— Ну, раз вы взываете к моим чувствам…

Мак-Намара вытащил громадный черный кошелек с медной застежкой и дважды пересчитал деньги, прежде чем отдать требуемую сумму Эрмитеджу.

— И все-таки это чертовски дорого… Вот, старина, и поцелуйте от меня бэби.

— Прошу прощения, сэр, а чаевые?

— Вы считаете, что фунта и восьми шиллингов мало?

— Эти деньги для хозяина. А мне?

Вокруг начала собираться толпа.

— В Томинтуле никто никогда не требует чаевых.

Несмотря на все усилия взять себя в руки, Джон все-таки не смог не взорваться:

— Черт возьми! Плевать на Томинтул! Мы не в Томинтуле! Мы в Лондоне! А Лондон — столица Соединенного Королевства! Сечете? И в Лондоне водителям платят чаевые!

Какой-то служитель культа счел долгом вмешаться в это дело и обратился к Эрмитеджу:

— Дитя мое, ругаться так, как вы себе только что позволили, — постыдно. Подумайте, какой дурной пример вы подаете.

Но Джон был совсем не в настроении внимать гласу добродетели.

— Шли бы вы, пастор…

И он добавил ругательство.

— Бандит! Безбожник! Атеист!

— Слушайте, вы, часом, не хотите схлопотать по носу?

— Попробуйте только тронуть меня — живо попадете в суд!

Какой-то дарбист [18] Секта, верующая в скорое возвращение Христа. , оказавшийся свидетелем перепалки, решил, что пора воззвать к Всевышнему:

— Настало время пришествия Христа, дабы он водворил порядок в этом безумном мире! И Он грядет, братья! Он здесь! И приход Его будет гибелью вашей церкви-самозванки! Так возвестил Джок Дарби!

Теперь вся ярость служителя церкви обрушилась на сектанта:

— Ах вы еретик несчастный! И вы еще осмеливаетесь выступать публично?!

— Нет, это вы блуждаете во тьме, а все потому, что отдалились от Господа!

— Так как же мои чаевые? — снова вступил Эрмитедж.

Но в бой уже ринулась уличная торговка, сторонница унитаристской доктрины [19] Секта, отрицающая догмат о триединстве Бога. .

— Посмотрите, до чего доводят дикие выдумки о Боге в трех лицах! Бог един, Бог единствен, и десница Его повергнет вас во прах!

Священник и дарбист немедленно объединились против унитаристки:

— Прочь отсюда, безумица! Ад плачет по твоей грешной душе!

Сэм Блум вместе с новым постояльцем ушли в гостиницу. Что касается Эрмитеджа, то он никак не мог понять, каким образом его законное требование вызвало столь бурную теологическую дискуссию. Тут к нему подошла женщина из Армии Спасения.

— Брат мой, подумайте о тех, кто страдает от голода и холода. Подать страждущему — значит открыть сердце Всевышнему!

Не думая о том, что делает, Джон протянул два шиллинга, и женщина, поблагодарив, исчезла. Появление полисмена утихомирило метафизическую бурю. Толпа рассеялась. Только Джон остался стоять на тротуаре, тупо глядя на собственную ладонь, в которой теперь было всего фунт и шесть шиллингов… Его зациклившийся мозг тщетно пытался сообразить, почему же все-таки он не только не получил чаевых, но еще остался в убытке.

— Вы кого-нибудь ждете? — осведомился констебль.

— Нет.

— Так нечего тут стоить!

— Согласен, сейчас уеду, но сначала скажу вам одно: здорово все-таки получается, что Марии Стюарт отрубили голову! Чертовски досадно только, что такая участь не постигла всех шотландцев!

Малькольм Мак-Намара поведал Сэму Блуму обо всех своих приключениях, с тех пор как высадился на вокзале Сент-Панкрас. Сначала два грабителя, потом полусумасшедший таксист, который чуть было не устроил аварию только из-за того, что в честь его будущего ребенка сыграли на волынке «Бэк о'Бэнахи»!

— Так вы что, таскаете с собой волынку?

— Всегда! В Томинтуле говорят: «Малькольм без своей волынки — все равно что безногий без протеза — ничего не стоит».

— И где же она у вас?

— В чемодане.

— Вче…

В доказательство Мак-Намара открыл один из своих гигантских чемоданов и торжествующе извлек оттуда волынку, а заодно и бутылку виски.

— Не выпить ли нам, старина, за знакомство?

— Охотно, да вот стакана нет под рукой.

— Чепуха! Делайте, как я.

С этими словами шотландец поднес к губам горлышко бутылки и, к величайшему восторгу Сэма, одним глотком опустошил ее на треть.

— А потом этот злосчастный псих отвез меня в «Каштан», где имели наглость потребовать за ночлег фунт и десять шиллингов. В этом притоне меня явно приняли за дурака-провинциала. Потом таксист пытался подсунуть мне «Элмвуд» — там дерут фунт и два шиллинга. Я им даже ничего не ответил, этим ворюгам. О Господи!

Сэм, размышлявший в этот момент, действительно ли его новый клиент полный идиот или только притворяется, подпрыгнул от неожиданности: