Шарль Эксбрайя - Алиби на выбор. Сицилийский клан

— Я только что отправил одного парня на тот свет.

— Опять!

Она не могла скрыть изумления, в котором ужас смешивался с восхищением. Ее все сильнее тянуло к этому человеку. Она спросила с любопытством:

— Кто это был?

— Инспектор рыбоохраны. Он хотел меня арестовать, и мне пришлось…

Она вошла внутрь, и он почувствовал возбуждающий аромат ее молодого тела.

— Вас никто не видел?

Он отрицательно покачал головой и снова жадно вдохнул запах ее кожи.

— Если мой свекор узнает об этом, будет драма, — сказала она. — Он же запретил вам выходить.

Муш сдвинул в сторону барабан револьвера и буркнул:

— Что уж теперь говорить!

Пока он вставлял в барабан патроны, прежде чем вдвинуть его на место, она подошла еще ближе.

— Вам нравится убивать, да?

Ее открытое тело, на все согласная плоть, пылающий безумием взгляд были всего в двух шагах от него. Он поднял руку с оружием, будто пытаясь оттолкнуть искушение.

— Не думайте так! Убивать нелегко.

Она положила свою горячую руку на его кулак, в котором был зажат тяжелый револьвер.

— Что вы чувствуете, когда стреляете?

Его взгляд утонул в ее обезумевших глазах. Ее алые, приоткрытые губы, готовые уступить мужчине, проронили:

— Когда вы убиваете… Когда вы видите, как человек падает…

Он понял, что мысль об убийстве ее возбуждает, действует на нее как допинг. На свете немало женщин, которых возбуждает только опасность. Эти сорви-головы в тысячу раз смелее любого мужчины.

Муш снова попытался ее оттолкнуть.

— Убирайтесь.

Она ногтями вцепилась в его руку и настаивала, уступая своему порочному любопытству:

— Сначала скажите, что вы чувствуете, когда…

Резко, без размышлений, он ударил ее по щеке свободной рукой. И, не дав ей опомниться и поднять шум, он прижал ее к себе и впился ртом в ее губы, пылающие от изнурявшей ее бури. Он забыл об Альдо, забыл обо всем. Толкая ее на кровать, он прорычал:

— Я тебе говорил, чтоб ты не лезла! Ты слишком много хочешь знать. Вот сейчас узнаешь… Тварь!

Он бросил револьвер и грубо, нетерпеливо, задрал подол ее платья. Прохладные, нежные руки обвились вокруг его шеи. Он овладел ею с хриплым, звериным криком, как человек, который привык ставить жизнь на карту и еще не остыл от убийства. Ему откликнулся покорный стон жены сицилийца. А над ними раздался долгий раскат грома, заглушивший звуки их любовной схватки. Текли секунды, минуты. Гром удалялся. Еще не освободившись из объятий мужчины, Жанна открыла воспаленные глаза и вздрогнула.

— В чем дело, малышка?

Муш, приводивший себя в порядок, резко выпрямился. В дверях, которые они и не подумали запереть, с полуоткрытым ртом стояла Сесилия. Чувствуя, как у нее горят щеки, Жанна бросилась к племяннице, и платье само закрыло ее красивые загорелые ноги.

— Что ты здесь делаешь, тетя Жанну? — спросила девочка, широко раскрыв глаза.

Жена Альдо наклонилась к ней и закашлялась, ища слов.

— Я потеряла кольцо, моя маленькая. — Мсье помогал мне его искать.

Она чувствовала себя идиоткой. Но что делать? Прежде всего, нужно было сделать вид, что ничего особенного не произошло. Она встала на колени перед кроватью и достала оттуда кольцо, которое потихоньку сняла с пальца.

— Вот оно! — воскликнула она, вставая. — А что тебе здесь надо, милая?

Девочка нахмурила брови так, что на лбу появилась морщинка, но так и не поняв, что здесь делала ее тетка, ответила, показывая на мяч:

— Мой желтый мяч. Играть с Салями.

Фокстерьер с бумажным колпаком на голове сидел на земле в двух шагах от сарая.

— Ах, вот в чем дело, — воскликнула Жанна. Сердце ее просто выскакивало из груди. — Ну, иди, играй, милая…

Она улыбнулась девочке.

— И никому не говори, что я потеряла кольцо. А то твоя мама скажет, что я растеряха.

Сесилия поднесла пальчик к губам.

— Ты слишком большая, чтобы быть растеряхой. Правда, тетя Жанну?

Та погладила ее кудрявые, как у всех Маналезе, волосы.

— Да, милая. Слишком большая. Ничего не говори, а я куплю тебе то красивое платье, которое мы видели в магазине на площади Клиши. Помнишь, розовое?

— Ты мне его купишь? — изумилась девочка. — Правда, тетя Жанну?

— Обещаю, — сказала жена Альдо. — А теперь иди играть. А мы с мамой будем готовить ужин.

С мячом под мышкой Сесилия в сопровождении Салями побежала к ближайшей рощице. Побледневший Муш пристально смотрел на Жанну.

— Ты не думаешь, что она…

— Нет, нет, — прервала его женщина. — Сесилия не болтлива. Да она ничего и не поняла. А в крайнем случае можно сказать, что она лжет. Выдумывает…

Бандит поднял с пола револьвер и задумчиво, искренне сказал:

— Я хотел бы, чтоб это случилось. Я себе противен.

Он поднял голову, и она отступила под его мрачным взглядом, лепеча:

— Да что с тобой? Не упрекай себя. Так вышло. Погода. Гроза.

— Нет. Виноваты мы. Больше никто.

Теперь он снова подошел к ней, и голос его дрожал от сдерживаемого бешенства.

— Никто ничего не должен знать. Особенно Альдо. Я отвратителен себе. И ты мне противна! Теперь проваливай!

Она побежала к двери, но он схватил ее за руку.

— Помни: никто не должен узнать!

Пока Жанна поднималась на террасу, где все еще продолжал пить американец, Муш не переставал себя проклинать. Через три дня он должен будет рисковать шкурой вместе с человеком, которому только что наставил рога. Как последний мерзавец… Он сплюнул. Но больше всего ему хотелось плюнуть себе в лицо.

Через два часа, когда Муш, сидя на террасе, наливал себе виски, по широкой аллее, обсаженной прекрасными деревьями, к вилле подъехал «бьюик» Сальваторе. За рулем был Луи Берлинец. Сзади сидела Мария, как всегда в чем-то темном. Она редко бывала здесь. Ей хватало дела в магазине, и, кроме того, она не любила оставлять его на других.

Не успела машина остановиться, как Сесилия уже прыгала возле нее, визжа от восторга:

— Деда! Деда!

Муш побледнел и нащупал в кармане куртки успокаивающую рукоятку револьвера. Если малышка проболтается, Сальваторе вряд ли поверит байке про потерянное кольцо. Но девочка, должно быть, уже забыла не интересный ей эпизод. Повиснув на шее деда, со смехом поднявшего ее, она возила по его элегантному жемчужно-серому костюму своими белыми кедами.

— Ты привез такого мишку, как в телевизоре?

— Конечно, моя девочка, — успокоил ее старый сицилиец. — Но тебе придется взять его с собой, потому что ты возвращаешься с бабушкой в Париж.

— И Салями?

— И Салями.

Держа девочку на руках, он остановился перед столом, затененным листвой огромного дуба, посмотрел на американца и сказал:

— Его пора остановить. Не забывайте, что осталось всего три дня. Счастье, что я приехал.