Марина Крамер - Пластика души [litres]

– Ну, в каждой избушке свои игрушки. Это ты у нас идеалистка и все продолжаешь поиски мифического принца. Но оглянись и подумай – а может, стоит понизить планку?

– А до какого уровня нужно понизить планку, чтобы хоть один мужчина сумел ее преодолеть?

Сева захохотал:

– Браво, Деля! Это нокаут, Ксюша, признай.

– Ни за что! Нормальных мужчин, способных любить и брать на себя ответственность, полно. Просто Аделина этого не замечает. Вот тот же Мажаров.

– О, вот эту тему мы затрагивать не будем, – сразу отрезала я. – С Матвеем у нас только деловые отношения.

– Ну, еще бы. Не хотела напоминать, но и с Одинцовым у тебя начиналось именно с этого.

– Раз уж заговорила, так заканчивай – и чем все это обернулось для меня? Тем, что я ни одному мужику больше не верю. И Мажарову в том числе.

Настроение испортилось. Я докурила сигарету, допила чай и стала собираться домой. Оксанка, догадавшаяся о причинах моего быстрого ухода, явно чувствовала себя виноватой:

– Дель, ну, что ты в самом деле? Я глупость ляпнула, ты ведь знаешь, со мной такое часто…

– Брось, Оксанка, дело не в тебе. Я устала, хочу выспаться. Спасибо за ужин. И с Севой попрощайся за меня.

Чмокнув подругу в щеку, я вышла на площадку и почувствовала, что действительно устала. Сейчас приеду к себе и сразу рухну в постель.

Всему виной зависть. Зависть. Из-за этого чувства иной раз не хочется просыпаться утром, невозможно выходить на улицу, невозможно есть, пить, смотреть на людей. Я завидую им всем и одновременно отчаянно жалею себя за то, что мне недоступно многое из того, что есть у них. Даже элементарное – работу я найти не могу уже много лет. Я, умная, способная, я, у которой все, за что ни возьмусь, выходит отлично, не могу устроиться на работу никем. Ни по специальности, ни даже просто переписывать какие-то ерундовые заметки в местную газету – даже туда меня не взяли в последний момент, хотя уже пообещали. Самое обидное в том, что зачастую вакансию занимает тот, кто значительно проигрывает мне, но имеет друзей, родственников, любовников из числа тех, кто может решить проблему трудоустройства. У меня никого нет, я вынуждена крутиться сама, и все попытки разбиваются в полушаге от мечты. Меня сжирает эта чертова зависть к таким обычным вещам, что я уже чувствую себя ненормальной. Я не хочу открывать глаза по утрам – зачем? Это просто очередное утро, которое не принесет мне ничего хорошего или приятного. Мне снова нужно будет думать, как найти денег и наконец-то слезть с шеи мамы, которая не может выйти на пенсию, потому что ей приходится кормить еще и меня, а мы, разумеется, не проживем без ее зарплаты. Это невыносимо стыдно и больно, так больно, что мне иногда хочется кричать во все горло, чтобы хоть как-то заглушить то, что раздирает меня изнутри.

Было еще кое-что. Внешность. Возможно, будь я хоть чуточку симпатичнее, все могло бы сложиться иначе, ведь красивым людям намного легче живется. Миловидное лицо для девушки – это как пропуск, как ключ, открывающий любую дверь. Я же каждое утро видела в зеркале довольно унылую картину – длинный нос, близко посаженные глаза невыразительного серого цвета, тонкие блеклые губы, тусклые жидкие волосы, которые не укладывались никакими средствами и не лежали ни в какой модной стрижке, что с ними ни делай. С годами я, конечно, научилась слегка исправлять все это при помощи косметики, но какой в том толк, когда вокруг сновали настоящие яркие, пусть и бесталанные, красотки? Это тоже подпитывало мою зависть к ним.

Не будь во мне столько этого отравляющего чувства, я ни за что не согласилась бы на то, что заполнило мою жизнь на эти пять лет. Зависть к чужому успеху, к чужой славе, к чужим деньгам, к чужой красоте.

Это произошло случайно. Мама, не оставлявшая попыток устроить меня на работу хоть куда-то, однажды приехала домой возбужденная:

– Наташка, быстро собирайся, мажь морду косметикой и оденься прилично, мы едем на собеседование.

– Какое собеседование в семь часов вечера? – удивилась я, отрываясь от увлекательнейшего занятия – игры в «шарики» на телефоне – ну, а что еще делать, когда весь день сидишь дома и успеваешь переделать всю домашнюю работу примерно до обеда?

– Ты будешь разглагольствовать или все-таки оторвешь задницу от кровати? – загремела родительница. – Тебя что – каждый день на собеседования зовут, востребованная ты моя?! Ведь говорила тебе – поступай на экономический или юридический, да хоть курсы бухгалтеров закончи, но нет же, у тебя другое призвание! Журналистика! Журналистика, будь она неладна! Что – талантов не хватило? Ну, так хоть теперь делай, что тебе мать говорит!

Монолог мамы я могла прокручивать в голове часами – текст этой речи не менялся годами с тех самых пор, как я принесла диплом об окончании факультета журналистики и ни разу не устроилась работать по специальности. А ведь меня считали самой талантливой на курсе, преподаватели только руками разводили, слыша о том, что меня не берут ни в одно издание, ни на один телеканал, ни на радио – никуда. От этого становилось только больнее – выходило, что мои куда менее способные сокурсники устроились в самые разные издания, а я со своими талантами осталась за бортом, и сделать с этим совершенно ничего невозможно.

Чтобы избежать второй части монолога, в котором повествовалось о моей неблагодарности, наглости и никчемности, я встала и начала собираться.

– Ты хоть скажи, что за работа?

– Какая тебе разница? Работа – и все. Хорошая.

– Да мне же надо понять, как на собеседование одеваться!

– Прилично! – отрезала мама. – Надеюсь, ты знаешь значение этого слова, у тебя ж высшее гуманитарное образование.

Ну, разумеется, как же можно удержаться от ехидства…

«Приличных» в мамином понимании этого слова вещей в моем гардеробе не водилось. А какой смысл тратиться на одежду, когда весь твой маршрут – магазин-рынок-аптека-банк, чтобы за коммуналку заплатить? Джинсы, толстовки, футболки, кроссовки – этого вполне достаточно. Интуитивно я понимала, что все это не годится и вызовет материнский гнев и новые потоки обвинений в никчемности. К счастью, купленное пару лет назад к маминому юбилею платье вполне еще годилось, а пара простых черных туфель на невысоком каблуке тоже лежала в коробке в самом дальнем углу шкафа. Оглядев себя в зеркале, я вздохнула – обычная серая среднестатистическая неудачница без жизни и без надежд. Но что уж есть…

Мама оглядела меня скептически, поджала губы, но ничего не сказала, только рукой махнула. Ну, уже хорошо, значит, осталась довольна.

Мы поехали в центр города и оказались у итальянского ресторана.

– Веди себя тихо и прилично, – сказала мама таким тоном, словно мне тринадцать лет и я ни разу не была в подобном заведении.