Марина Крамер - Пластика души [litres]

– Ты как? Держишься? Помочь? – не приближаясь слишком, спросила она.

– Нормально. Ты меня руками не трогай только, я тогда совсем забуду, какой конечностью двигать, – попросила я.

Прикосновения в воде были для меня самым страшным – в такой момент я действительно забывала, как плыть, как дышать, и могла утонуть даже на небольшой глубине. Оксана знала эту мою особенность, потому согласно кивнула:

– Ты плыви спокойно, я рядом, если что.

Только у самого берега я почувствовала, как меня покидают силы, с трудом дотянула до кромки и легла навзничь, не обращая внимания на то, что меня с головой захлестывает прибрежной волной. Оксана распласталась рядом:

– Ты меня так напугала… я ж уже из воды вышла, стою, обсыхаю, а мне вдруг женщина говорит по-английски – мол, это не ваша подруга так заплыла? Я глянула – мать моя, это ж куда тебя занесло-то… и давай быстрее к тебе.

– Спасибо, – пробормотала я, с трудом размыкая сведенные спазмом челюсти. – Даже не понимаю, как это произошло. Никуда плыть не собиралась, лежала на спине – и вот…

– Больше одна не пойдешь, – отрезала Оксана, выжимая воду из собранных в хвост волос. – Не хватало еще в гробу тебя отсюда тащить.

После пережитого стресса я уснула прямо на шезлонге под зонтом, даже не вспомнив, что могу сгореть.

Без Аделины в клинике было довольно непривычно. Даже после нападения она отсутствовала только два дня, и те пришлись на выходные, а потом лежала здесь же, подстраховывая заменявшего ее Василькова. Сейчас же Матвей шел по коридору и понимал, что ощущает какую-то пустоту, как будто Аделина занимала все пространство клиники.

«Надо же, как я привык к ней, – думал Мажаров, шагая в корпус, где располагалось отделение, в котором пациентов готовили к операциям. – Она только улетела, а я уже думаю, что мне не с кем будет поужинать сегодня, и завтра, и еще восемь дней. Мне будет не хватать ее присутствия в соседней операционной, не будет возможности поднять голову и увидеть ее, склонившуюся над операционным полем. Кажется, я действительно влюбился, и это странно. Целый год я удерживался на грани дружбы и легкого, ни к чему не обязывающего флирта, и вот пришел момент, когда я понимаю, что лечу в пропасть, и это падение меня не пугает, а радует. Главное, чтобы и она чувствовала то же».

В первую очередь Матвей зашел к молодому человеку, которого готовили к операциям на носу и ушных раковинах. Парень ему нравился – открытый, добрый, не озлобившийся от насмешек одноклассников в детстве, а это ведь довольно трудно – не спрятаться в ракушку, а улыбаться навстречу оскорблениям и не принимать их близко к сердцу.

– Пройдет пара месяцев, и ты даже не вспомнишь, каким был до операции, – сказал Матвей, закончив осмотр.

– Почему? Останутся фотографии.

– Ты не планируешь их уничтожить?

– А с чего бы? – удивился пациент. – Я же не истеричная барышня. Я прожил с этой внешностью часть жизни, так зачем же мне уничтожать эту часть?

– Вот это правильно, – кивнул Мажаров. – В общем, настраивайся, готовься морально и ни о чем не переживай, все будет хорошо.

Парень кивнул и улыбнулся.

Странную пациентку Куликову Матвей как-то подсознательно оставил напоследок. Он несколько раз общался с ней, и это всегда оборачивалось то истерикой, то какими-то обвинениями. Конечно, можно было подключить Аделину, и та быстро поставила бы пациентку на место, но Матвей сознательно отстранил шефиню от процесса – чтобы она спокойно улетела в отпуск. Он и сам в состоянии разобраться с претензиями.

Куликова сидела в постели, укутав ноги одеялом, словно в палате было холодно, хотя на самом деле в окно даже сквозь опущенные плотные шторы пробивались солнечные лучи. На коленях у нее стоял ноутбук, и пациентка споро бегала пальцами по клавиатуре, но едва Матвей закрыл за собой дверь, Куликова резким движением захлопнула крышку и обхватила ноутбук обеими руками, прижав к груди, словно Мажаров намеревался его отнять.

– Доброе утро, Наталья Анатольевна, – поздоровался Матвей, подтягивая ногой табуретку и садясь рядом с кроватью пациентки. – Как настроение? Как спали?

– Вам в самом деле интересно? – желчно поинтересовалась Куликова, по-прежнему прижимая к груди ноутбук. – Или по протоколу положено?

– Вы не устаете все время сердиться, Наталья Анатольевна? Позвольте руку, я пульс посчитаю.

– А вы не устаете быть таким приторно заботливым?

– В чем вы заметили приторность? – положив пальцы на ее запястье, спросил Матвей.

– Когда вы входите в палату, мне немедленно хочется квашеной капусты – до того вы сладкий и лучезарный.

«А ты наглая, хамовитая баба, у которой явно проблемы в жизни, – подумал Матвей, стараясь не выдать своей неприязни. – И, не будь я твоим врачом, уже выгнал бы к чертовой матери».

– Если я вас раздражаю, можете сменить врача, в нашей клинике это допустимо, – сказал он вслух, хотя ответ уже предвидел.

– Еще чего! – оправдала его ожидания Куликова. – Я же не идиотка и навела справки. После владелицы клиники вас считают номером один. Я плохо лажу с женщинами, потому выбор в пользу вас очевиден.

«С мужчинами ты тоже не ладишь, но больше вариантов нет».

– Наталья Анатольевна, давайте начистоту поговорим, – предложил Матвей и сразу почувствовал, как напряглась ее рука.

Куликова выдернула ее из пальцев Матвея:

– Зачем? Вы хирург, ваше дело исправлять внешность, а не лезть в душу.

– При таких объемах оперативного вмешательства, какие предстоят вам, мне бы хотелось понять истинную причину. От нечего делать люди лобные кости не пилят, должна быть какая-то внутренняя причина.

Ее глаза стали совсем узкими:

– Уж наверняка. Но вам об этом знать не нужно.

– Как посмотреть. Возможно, я пойму и внутренне приму ваше желание. Я не могу делать то, что сам лично не считаю оправданным. В вашем случае…

– В моем случае я плачу кучу денег и не желаю, чтобы вы лезли мне в душу, – отрезала Куликова враждебно.

– Вы искренне считаете, что деньги все решают?

– А вы так не считаете?

– Нет. И мне очень жаль вас, если вы на самом деле думаете так.

– А вы банальны, – разочарованно проговорила пациентка, скорчив печальную мину. – Такой внешне интересный человек оказался так примитивно устроен внутри.

– Вы психолог?

– А это обязательно, чтобы в людях разбираться?

– А вы уверены, что разбираетесь?

– Да, – твердо сказала Куликова. – И гораздо лучше, чем вы можете представить.

– Пусть так. Но вы в себе-то сперва разберитесь. А то какая-то вы путаная, вся в узлах – не кажется? – уже потеряв терпение и не контролируя то, что произносит, предложил Матвей. – И раз уж я начал, то скажу – я отлично вижу, как вас что-то гложет изнутри, настолько сильно, что вы не можете этого принять. И потому хотите перекроить внешнее, чтобы заглушить внутреннее и постепенно подогнать его под новый облик. Только вы ошибаетесь, Наталья Анатольевна, это не поможет вам стать новым человеком.