Инна Балтийская - Под диктовку Альцгеймера

Но Ричард лишь один раз взглянул на нее, и потом долго о чем-то беседовал с полицейскими. Она иногда слышала отрывки разговора, кусочки фраз, сказанные знакомым властным голосом. Или ей это только чудилось?

— Да, психопатка с бредовыми идеями, я это давно понял. Я же врач с клиническим опытом… В моем отделении… да… страдает галлюцинациями и диссоциативным расстройством. Вы не поняли. Она не привлекает к себе внимание, напротив. Она подвержена идее причинения себе вреда с суицидальными наклонностями. И хочет, чтобы ее остановили.

Хочет, чтобы ее остановили? На какую-то долю секунду ей вдруг показалось, что Ричард прав. Но нет, не ее, пусть остановят того, кто ее преследует!

Наконец, ее отпустили из отделения. Она вышла на улицу из полутемной проходной и зажмурилась от яркого солнечного света. Надо же, она просидела на допросе всю ночь! Но куда ей теперь идти? Мелькнула мысль вернуться к бедному доктору-вдовцу, но это было невозможно. Он и так пострадал от ее присутствия, они оба едва не сгорели заживо. Просто бессовестно было снова подвергать его смертельной опасности. Да и к тому же присутствие старого врача, как показала практика, никак не могло ее защитить от неизвестного сталкера. Что вообще могло от него защитить?

Но в любом случае, пора было идти на работу. Она доехала на метро до снятой недавно квартиры, быстро приняла душ, переоделась и отправилась в больницу. Зайдя в отделение, она с умилением посмотрела на дементных старушек, таких миленьких, в чистеньких больничных халатах, и главное, не задающих пугающих вопросов, и не рвущих на себе смирительные рубашки. Надо бы вообще переселиться в отделение — подумала она. Дома ее никто не ждет, можно изредка ездить туда за сменной одеждой. А ночевать она сможет и в докторской, кушетка там вполне удобная, и больничные одеяла ее вполне устроят. Приняв это решение, она повеселела и, пообщавшись с молоденькими сестричками, пошла на обход.

Ее дежурство заканчивалось через сутки. Все это время она периодически вздрагивала от звонков на свой мобильный, но это были родственники пациентов — сталкер не позвонил ни разу.

На следующее утро она задумалась. Да, ночевать наверняка стоит в отделении, но надо ли сидеть тут безвылазно весь день? Наверняка нет. Вечером нужно привезти смену одежды, а пока… Сейчас она может выйти на дневную прогулку, посидеть в приличной шоколаднице… Словом, насладиться новой жизнью, в которой преследователь не сумеет ее достать. «Страдает галлюцинациями и диссоциативным расстройством» прозвучал в голове голос бывшего мужа, такой отчетливый, словно он стоял рядом. Она потрясла головой, чтобы отогнать неприятное воспоминание, переоделась и вышла из отделения.

На узкой лестнице, ведущей в вестибюль, ее снова охватил страх. Вокруг не было ни души, только наглухо запертые двери психиатрических отделений пялились замазанными побелкой стеклами. Она все ускоряла шаги, потом побежала вниз, рискуя оступиться и слететь вниз. Затем взяла себя в руки и снова пошла медленно, крепко держась за перила. Откуда этот страх, ведь в больнице ей ничего не угрожает!

Выйдя на улицу, она снова в нерешительности застыла. Пойти гулять по городу, наслаждаясь октябрьским непривычным солнышком? Или все же заехать на квартиру, пока светло и не страшно? Немного подумав, она решительно отправилась к метро. Сначала дело, а развлечения потом. В шоколадницу в центре города не страшно зайти и поздним вечером.

Она доехала до новых высоток, дошла до огромной клумбы и с опаской покосилась на дерево, на котором пару дней назад висел бедный повешенный кот. Но сейчас, при ярком дневном свете, дерево с яркими желто-зелеными листьями выглядело нарядно и абсолютно безобидно. Да и вообще, не привиделся ли ей ночной кошмар? Зоя не стала глубоко продумывать эти мысли. Врач-психиатр, она знала все о возникновении душевных болезней, но не верила, что одна из них угнездилась в ее мозгу. Нет, ее преследователь вполне реален, просто пока она не может это доказать.

Она доехала на лифте до своего этажа, с некоторой опаской подошла к двери, на всякий случай подергала ручку… Дверь была заперта, похоже, что в квартире ее не ждало ничего дурного. Она достала ключ, отперла дверь и, невзирая на дурное предчувствие, решительно шагнула внутрь.

В дверь квартиры негромко постучали, можно сказать, поскреблись. Я опрометью кинулась открывать, пытаясь успеть до того момента, когда стук станет громче и разбудит маму. На этот раз повезло, успела. Дверь распахнулась, и в полумраке лестничной клетки обрисовалась невысокая фигура в черном плаще, в полузакрытым капюшоном лицом. Словно со стороны я увидела, как это темное существо скидывает капюшон, достает спрятанный за спиной топор и сбрасывает с плеч долой мою дурную голову. Мне захотелось засмеяться. Да, вот и конец страданиям. За мной пришли.

— Я увидел, что у тебя свет горит. — тихий мужской голос прервал наваждение… или что это было? — Эля, мне надо с тобой поговорить. Я больше не хочу тянуть.

Я молча отодвинулась от двери, чувствуя, как пересохло горло. Нет, это еще не моя смерть пришла. Я потеряла детей и способность радоваться жизни, и все для того, чтобы снова начать, как встарь, всю ночь вести бесполезные, дурные разговоры. Только уже не с Антоном, а с его младшим братом.

Когда-то мне казалось, что Гарик совсем не похож на Антона, разве что цветом волос. Но белокурые локоны, которыми так гордился мой муж, у его братца выродились в светло-серую паклю цвета перезимовавшей картошки. Ни тонких черт лица брата, ни его стати у Гарика тоже не наблюдалось — обычный офисный замухрышка, невысокий и худощавый, с каким-то стертым, словно ластиком, лицом. Без особых примет или приятного голоса. В первое время я никак не могла запомнить его настолько, чтобы узнавать при встрече — для меня он сливался с асфальтом. Похоже, вся красота, как и вся материнская любовь, в этой семье досталась старшему. Как я узнала много позже, Игорь-Гарик родился, когда мать с отцом уже были на грани развода, и его появлению на свет никто не обрадовался.

Но за все годы семейной жизни мы виделись по нескольку раз в год, на каких-то крупных семейных праздниках. Судя по всему, особой близости у братьев не было, хотя Антон часто звонил матери и давал ей ЦУ по поводу Гарика. И даже немного помогал ему деньгами — в последнее время, когда начал нормально зарабатывать сам.

Близко познакомилась я с Гариком полтора года назад, и ассоциировался он у меня не с бывшим мужем, а с несчастьем…

Тогда, во французском комиссариате, я была словно в тумане. Французского я не знала, поэтому соболезнования французских жандармов до меня просто не доходили. А переводчик бесстрастно рассказывал мне, в каких местах муж снимал деньги, где его видели свидетели и где запечатлели камеры. На большой мониторе я видела изображения Антона, иногда мелькали детские лица, и у меня больно сжималось сердце. Аня и Аля сидели в машине, за столиками уличных кафе, и так беззаботно смеялись! Они были с любимым папочкой, они даже не вспоминали про меня… Но я готова была их насовсем отдать Антону, только бы они были счастливы, только бы они были!