Александр Щеголев - Старый пёс

Мать ещё в Серпухове взяла с него клятву, что он ни при каких обстоятельствах не раскроет отцу её грязную тайну. Даже если её не станет. (Предвидела и такой вариант.) Грязной тайной она считала связь с Франковским, а не битву на спортбазе, но, поскольку эти истории были неразрывно сплетены, молчать приходилось обо всём.

Выполняя волю погибшей матери, Марик и молчал все эти годы. Помимо прочего, не хотел разрушать память о ней.

Почему сразу не заподозрил Франкенштейна? Во-первых, у Радика не было причин выдавать свою любовницу, она ведь не кочевряжилась, послушно заползала к нему в нору, ну разве что резко сократила число встреч. Во-вторых, Радик любил Лену — всегда. Как профессор Снейп любил Лили (я, кстати, в деревне прочитал эти смешные книжки). Мама рассказала об этой чёрной любви Марику, мол, в юности проворонила столь опасный нюанс. Собственно, в чувствах патологоанатома и сам Марик убедился, незаметно поприсутствовав на похоронах мамы. Радик плакал, как ребёнок, а в конце его даже увезли на «скорой». И желание мстить Франкенштейну постепенно ушло.

А потом Марик спас Шпунтика, в какой-то мере подружился с ним, дал ему работу, денег для семьи, но как-то так получалось, что в течение многих лет они не разговаривали о «банде чемпионов». Шпунтик не начинал (зачем бы ему?), Марик не спрашивал. И вот совершенно случайно, меньше года назад, Марик упомянул Франкенштейна. Шпунтик оживился, услышав знакомое имя из прошлой жизни, и стал выдавать такие вещи, от которых у Марика волосы дыбом встали. Оказалось, Франкенштейн был при банде кем-то вроде мусорщика, уничтожал трупы, но главное — Босс называл его своей… (как же оно там называется, долго не мог вспомнить Шпунтик)… а-а, музой! Франкенштейн был музой Босса. Близким бандиту человеком. При этом он единственный, кто реально знал мамину тайну. Вопрос из задачника для первого класса: кто продал маму? Да кто же кроме Радика!

Ответ правильный.

А на кладбище этот говнюк ломал комедию.

И тогда Марик со своим Искандером стали размеренно, не торопясь, с умом готовить акцию возмездия…

— Из того, что ты рассказал, знаешь, что следует? — решил я добавить. — Я думаю, Радик, собственно, из-за маминой истории и познакомился с сыном убитого Бассурманова-старшего, будущим Боссом-вторым. Специально. Ещё тогда, в далёкой юности. Стал ему ближайшим помощником в самых тайных из его грязных делишек, истинным наперсником. Не просто покрывал маньяка-психопата, а советы ему давал, инструкции, иногда сам участвовал в забавах. Студент медицинского, будущий патологоанатом, он спокойно относился и к крови, и к трупам, и к тому промежуточному процессу, когда живое становится мёртвым. Не будь рядом Франкенштейна, маньяка Пьеро бы давно поймали.

— Про то, что Бассурманов маньяк, в банде почти никто не догадывался. Шпунтик, например, не знал. Арбуз — возможно…

— Давай прекратим копаться в куче дерьма, — предложил я. — На вопросы ты ответил, картина прояснилась окончательно. Странное было дело. Мне поручили разыскать убийцу и найти пропавшую коллекцию. Коллекцию я нашёл, и теперь всё бы отдал, чтобы она не вернулась в руки наследницы. Убийца тоже — вот он, рядом со мной, везёт меня домой, а в кармане у меня его электронная карта с охуллионом денег.

— Могу ещё подкинуть, если мало, — небрежно сказал Марик.

— Это взятка?

— Это знак уважения. Папуля, ты мне что, совсем не будешь читать моралей из-за того, что я оскорбил императорский меч кусунгобу?

— Какие морали? Прихлопнуть тапком таракана… раздавить моль… убить комара… клопа — к ногтю… Что это, если не естественные действия для любого мужчины?

— Ты лучший папка в мире! — издал он свой фирменный вопль.

— Зря ты от меня прятался, малыш. Я же радикал почище твоего, просто более осторожный. А ты всё только запутал. Теперь со Сквозняковым как-то разруливать… с Иваном Ивановичем… Да и Босс, пока нас не прикончит, не угомонится.

— Ничего, прорвёмся. Я поболтал с твоим Ортисом. Знающий мужик, шарит в теме. Скажу по секрету — он самый натуральный хакер, хоть и при погонах. И у такого — допуск есть! Я с них шизею.

— Допуск к чему?

— К спутнику.

В космические выси я забираться был не готов и потому спросил про другое:

— Где ты спрятал Марину?

— А я не прятал. Она вернулась в Навозец, снимает времянку у почтальонши, пока там и живёт. Если не сбежала. Сама захотела, чего. Я не против, место хорошее, не найдут. Я ей каждый день по два-три раза звоню.

— Да и не станут уже искать. У Рефери теперь другие заботы, а у Босса — и подавно.

Доехали без приключений. Я так и не сказал Марселю, кто на самом деле предал нашу маму. Пусть Вика живёт, как может. Если он узнает когда-нибудь правду про неё, то не от меня, я не желаю брать на себя такую ответственность. А ещё, если подойти формально, получается, что он прикончил Франковского как будто ни за что. Если это и не сломает моего сына, то травмирует — точно. А он и так весь изломанный жизнью, места живого нет…

Лично я бы грохнул эту тварь только за шантаж моей жены. За ту грязь, в которую ей приходилось раз за разом окунаться.

Их выдала то ли непруха, то ли собственная глупость. Скорее, второе. Ну как можно было трогать единственное яблоко на яблоне?

Дядя Витя, сосед напротив, три года выхаживал деревце, как больную дочь. И любил, соответственно, как живую. Редкий элитный сорт «Энигма». В этом сезоне оно подарило хозяину первый и единственный плод, чем он был страшно горд и терпеливо ждал, когда яблочко созреет, чтобы наконец попробовать, какой же вкус имеют плоды его любимой «Энигмы»…

И вот эти два дебила-уголовника, утомившись наблюдать за моим участком, попросили у хозяина по пиву. Располагались они во дворе, у ограды. Выпили. Одному из собутыльников понадобилась закуска, он подошёл к яблоньке, просунул руку сквозь сетку от птиц и сорвал то самое единственное яблочко. Надкусил, изрек: «Кислятина», — и выбросил. Сосед, даром что находился под стволами, впал в истерику, схватил топор и побежал на этих придурков. Они — от него. Выбежали на улицу, тут его, дядю Витю, и подстрелили. Потом выяснилось, в ногу, жив остался, но всё равно…

Вообще, поведение соседей меня сразу насторожило.

У Глашки с Федькой было подозрительно тихо. Она вышла из дома на минуту, помахала мне рукой и сразу обратно, хотя в другое время обязательно подплыла бы, качая бедрами, к границе участка и начала кокетничать. Накатывало на неё — особенно по вечерам. И Валентина не прибежала в гости, хотя всегда являлась, когда я возвращался из поездок.

Уже всё это настроило меня на тревожный лад и включило чуйку.

Поэтому первое, что я сделал, когда въехали на участок, скомандовал: