Ирина Градова - Не делай добра

— Не хотите рассказать, что случилось?

— Сначала еще один вопрос: вы действительно не знали, что Четыркина поступила в вашу больницу по «Скорой»?

— Да я же говорю, что не знаю, о ком вы!

— Вот ее фотография, — на стол легла ксерокопия черно-белого снимка — скорее всего, из паспорта. Несмотря на плохое качество печати, Мономах тут же узнал лицо, так как видел его совсем недавно.

— Побои? — помимо воли вырвалось у Мономаха.

— Побои? — опер даже привстал. — Почему вы так сказали? Вы же только что утверждали, что знать не знаете жертву!

— Да не знал я ее…

— Не знали, но опознали по фотографии?

— Я видел ее всего однажды. Тогда и визитку дал.

— Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились?

— Не то чтобы познакомились, — поморщился Мономах и рассказал о недавней встрече в электричке. Повествование заняло пару минут — собственно, и рассказывать-то было нечего. Когда он закончил, Мартынюк некоторое время сосредоточенно жевал нижнюю губу, обдумывая услышанное.

— Значит, вы дали ей визитку, — подытожил он наконец. — Почему вы это сделали?

— Я же сказал — девушка выглядела несчастной и напуганной.

— А вы у нас, выходит, защитник обездоленных? — Фраза звучала издевательски, и Мономах начал закипать.

У него выдался на редкость утомительный день, он устал и мечтал поскорее оказаться дома. А этот Мартынюк имел наглость задавать дурацкие вопросы, всем своим видом демонстрируя недоверие к каждому его слову! Но прежде чем Мономах успел вспылить, опер, видимо, почувствовал, что зашел слишком далеко, и переформулировал предыдущий вопрос:

— Владимир Всеволодович, что заставило вас решить, что девушка в поезде нуждалась в помощи?

— Я заметил синяки у нее на шее, — ответил Мономах, вспоминая свои тогдашние ощущения. — Она прикрывала их, но я все равно увидел.

— Считаете, это говорит о домашнем насилии?

— Вполне вероятно, но утверждать не могу, это всего лишь предположение. Девушка вела себя странно, при каждом звуке вздрагивала и оборачивалась.

— Как вы смогли бы ей помочь? Раз дали визитку, значит, что-то было у вас на уме?

— В больнице работает психолог, хороший специалист. К нам порой поступают пациентки в тяжелой жизненной ситуации, и она оказывает поддержку. Я подумал… Но вы так и не сообщили, что случилось с девушкой?

— Она попала под машину.

— Но вы же сказали…

— Четыркину доставили в вашу больницу, в травматологическое отделение. Ее пытались спасти, но, как сказал хирург, травмы оказались несовместимы с жизнью. Свидетели утверждают, что девушка не сама бросилась под автомобиль — ее толкнули.

— Кто?

— Парень в толстовке с капюшоном, по словам очевидцев. А случилось все у вашей больницы вчера вечером. Теперь понимаете, почему меня заинтересовала ваша карточка, найденная в вещах Четыркиной? Она приходила к вам.

— Ко мне?!

— Доктор, а что вас так удивляет, вы же сами дали ей визитку! О чем вы говорили?

— Да не говорили мы, я ее не видел!

— А вот работники больницы утверждают, что она получала временный пропуск, чтобы пройти в ваше отделение.

— Неужели? — Мономах растерялся. — Но я… мы не встретились! Во сколько это было?

— Если верить журналу выдачи временных пропусков, в шесть тридцать.

— К этому времени я уже ушел. Это можно проверить.

— Непременно. Значит, говорите, Четыркина приходила, но вас не застала?

— Я не так говорил. Я сказал…

— Да помню, помню! Ладно, доктор, на сегодня мы закончили. До встречи. Кстати, на тот случай, если вы не в курсе: жертва была беременна.

— Я же звонил тебе и даже писал, предупредить пытался! — с укоризной качал головой Гурнов, провожая Мономаха в трупохранилище.

— Ну извини, я на операции был! — огрызнулся тот. — Значит, Мартынюк с тобой разговаривал?

— Ничего путного я ему сказать не смог: вскрытие как вскрытие… ну, за исключением плода, разумеется.

— Почему не удалось спасти?

— На третьем-то месяце?

— А сама от чего умерла?

— Видишь, как бывает: хоть и произошло все у самой больницы, хоть и помощь вовремя оказали, а вот поди ж ты… — Гурнов махнул рукой, словно сердясь на кого-то. — Шансов у девчонки немного было: позвоночник на честном слове держался, множественные переломы конечностей…

— Что известно о водителе?

— Шутишь? Он рванул оттуда, как будто за ним черти гнались!

— Оставил девочку помирать?

Гурнов развел длинными, словно крылья цапли, руками. Он и сам здорово походил на птицу — высокий, костлявый, узколицый, с крупным тонким носом и близко посаженными глазами.

Взгляд Мономаха еще раз скользнул по телу незнакомки. Нет, уже не незнакомки: он знал, что ее зовут Яна. Наверняка где-то живут ее родственники — почему они не помогли, если она попала в беду?

— Какие вещи при ней были? — спросил он патолога. — Телефон?

— Опер тоже спрашивал, — кивнул Гурнов. — Не было телефона. Он мог выпасть из сумки на тротуар, а там кто-нибудь ему ноги приделал — народ попадается вороватый! Сумочку Мартынюк забрал. А вот это — нет, — и он, подойдя к шкафу, вытащил пластиковый пакет. Внутри оказались какие-то бумажки.

— Что это?

— Счета. За квартиру и за электроэнергию, кажется.

— Почему Мартынюк их не взял?

— Наверное, потому, что они не в сумке были, а в заднем кармане джинсов. Одежду он не затребовал.

— А как же экспертизы там всякие?

— Так а че тут «экспертировать»-то? — развел руками Гурнов. — Причина смерти очевидна!

— Опер сказал, там свидетели были, — вспомнил Мономах. — Может, кто-то номер машины запомнил?

— Может, и так, только водитель, если подумать, не так и виноват. Мартынюк сказал тебе, что девчонку толкнули под транспорт?

— Сказал… По-видимому, псих? Помнишь, в метро такой промышлял одно время, людей с перрона сталкивал под поезда?

Гурнов только плечами пожал.

— Мне показалось, Мартынюк меня подозревает, — продолжал Мономах.

— А как же! Им нужен виноватый, а ты — удобная кандидатура! Только вот кроме твоей визитки вас с жертвой ничто не связывает. Или я чего-то не знаю?

— Я все рассказал — и тебе, и Мартынюку. Я понятия не имел, что она пыталась со мной встретиться!

— Чудны дела твои, господи! — снова всплеснул длиннющими руками патолог. — Вот не встретил бы ты девчонку в электричке, не оставил бы ей визитку — и не пришел бы к тебе Мартынюк.

— Скажи еще, что и она бы жива осталась!

— Ты не виноват, но, не предложи ты ей помощь, она бы сюда не пришла, верно? А значит, могла бы избежать такой нелепой смерти!

— Или эта самая смерть нашла бы ее в другом месте. Что, если ее и в самом деле кто-то преследовал?

— О, теория заговора! — обрадовался Гурнов, зато Мономах напрягся: он невольно направил мысли приятеля в обожаемое им русло.