Светлана Алешина - Любопытство не порок

— Пока мы молоды, мы не бережем здоровье, а как клюнет, извините за выражение, жареный петух, то и спохватываемся, а здоровьишко-то и тю-тю… Вы пересядьте, Ольга, — твердо сказал он мне, и я не решилась ослушаться этого странного старикана.

Встав со стула, я пересела в свое кресло, — Я хочу предложить вам свои услуги, — сказал Диванов, — совершенно бесплатно, как эксперт по делам Спиридонова Коли, — голос его дрогнул, — кроме того, я сам неплохо разбираюсь в живописи. Как-никак тридцать лет отработал на ниве официального искусства.., мда-а…

Диванов заерзал на стуле и, сев поудобнее, достал из кармана пальто упаковку мятных таблеток.

— Будете? — спросил он меня.

Я покачала головой и достала пачку «Русского стиля».

— Ба! — вытаращил на меня глаза Диванов. — Этими смолами вы забиваете легкие и пищевод, это постоянное обжигание слизистой ротовой полости… А цвет лица! Или вам это безразлично?

Я поморщилась и спрятала пачку на место. Покурю спокойно, когда Диван уйдет. Почему-то уже про себя я решила, что он действительно Диван, и никто другой.

— Так о чем вы говорили? — Я вопросительно посмотрела на него.

Диванов кинул в рот одну таблеточку и громко зачмокал.

— Я так успокаиваю нервы, — пояснил он, — потому что не нервничать не могу… Я приехал вчера к Коле… — Голос Диванова задрожал, его плечи мелко затряслись, он громко задышал.

— Вам дать воды, Борис Иванович? — быстро спросила я, честно говоря, испугавшись за него.

— Не надо, — тихо ответил Диванов, — жидкости я уже достаточно сегодня принял… Так вот, — он стал дышать тише и заговорил ровнее и медленнее, — что вас интересует про Колю? Ведь, кроме меня, мало кто знает разные мелкие факты, подробности… Вам же будет нужна какая-то информация.

Я сжала виски руками, пытаясь сосредоточиться. Визит Дивана я представляла себе несколько иным. Его внезапные реплики про здоровье сбили меня с толку.

— А ведь действительно я хотела спросить вас… — начала я, вспоминая странные слова Спиридонова, запавшие мне в память. — Дело касается пропавшей картины ван Хольмса.., вы вообще-то в курсе дела?

— В курсе ли я?! — воскликнул Диванов. — Да я сам лично описывал этого Хольмса еще в те времена, когда после пожара шестьдесят девятого года, вы не помните об этом, пострадали каталоги собрания графа Нарышкина… Ван Хольмс был одним из многих художников живописного цеха Амстердама… В общем-то ничего выдающегося, но от того времени мало что осталось. Знаете ли: войны, грабежи, да и просто время.., время — самый страшный пожиратель всего… Так вот, ван Хольмс…

Я решила прекратить бесконечный поток словесного недержания, обрушенный на меня Диваном, и постаралась четко сформулировать конкретный вопрос. Так как Диван скорее всего от Спиридонова был в курсе всех подробностей пропажи картины, то я хотела бы узнать то, что было непонятно мне самой.

— Борис Иванович, — с легким, но ощутимым напором начала я, — Николай Игнатьевич сказал мне, что предстоящая выставка частных коллекций кажется ему какой-то странной. Что вы можете мне сказать про это?

Диванов вытаращил глаза. Он был так удивлен моими словами, что у него из приоткрытого рта потекла слюна, а он даже не заметил этого.

— Он так сказал?! — переспросил Диванов. — Как странно, а что он сказал еще?

— Да в общем-то это и все, — я пожала плечами, старательно отводя взгляд от его подбородка.

Диванов, наконец, спохватился и вытерся тыльной стороной ладони.

— Я понял, — сказал он, — я понял. Выставку частных коллекций Коля рассматривал как чисто… — Диванов помолчал, подыскивая подходящее слово, — ..как чисто меркантильное мероприятие. Он скорее всего имел в виду, что был против организации последующих аукционов, потому что ему казалось, что это ведет к утечке культурных ценностей из России… А что конкретно он говорил про эту выставку?

Я пожала плечами:

— Это все.., больше ничего не могу вспомнить…

Диванов достал из кармана пальто часы с потрепанным ремешком и посмотрел на циферблат.

— Так, время еще есть, — сказал он мне, — в моем только возрасте начинаешь понимать, что нужно жить по часам, в режиме. Вот вы делаете по утрам зарядку, или муж над вами смеется?

— Я не замужем, — ответила я, начиная уже бесконечно скучать от этой встречи и разговора, — и обливаюсь по утрам холодной водой.

— Что вы! Это безусловно вредно! — вскричал Диванов. — Вы раскачиваете свой организм и в результате чувствительно ослабляется его иммунитет. Я вам скажу, как нужно правильно жить и радоваться жизни. — Голос Дивана стал торжественным, он поднял указательный палец вверх и провозгласил:

— Клизма!

… Я отстрадала еще с пятнадцать минут, потом наконец-то этот нестерпимый Диванов ушел, в последний раз обернувшись перед дверью и посоветовав мне больше есть растительной пищи для улучшения цвета лица.

Когда дверь за ним закрылась, я быстро достала пачку сигарет и закурила. От таких развлечений с утра пораньше я только завожусь еще сильнее.

Продолжая курить, я развернула газету — должен же главный редактор читать свою газету — и увидела большую статью на половину полосы про сегодняшний вернисаж частных коллекций в «Арт-галерее».

Открылась дверь кабинета. Я вздрогнула, но это зашла Маринка с подносом. На подносе, гордо вытянув шею, стоял кофейник, обязательной свитой около него расположились две чашки, сахарница и блюдце с печеньем.

Маринке было не до Дивана, она все переживала свою словесную битву с нахалами.

— Директор картинной галереи вовсе не хам, он просто дурак, кретинос вульгарис, — с порога заявила Маринка, проходя в кабинет и отработанным движением ноги лихо закрывая за собою дверь. — Он, убогий, едва не расплакался мне в трубочку, все просил рассказать, кто же это из его тайных недоброжелателей придумал ему подкинуть такую подлянку! Представляешь?!

Я пожала плечами: а чему же тут удивляться? Человек умер, не выдержав несправедливости, а его начальство думает только о своей любимой заднице, удобно сидящей в руководящем кресле.

— А еще звонил твой Резовский Ефим Григорьевич, — продолжала Маринка, расставляя чашки на кофейном столике, но не забывая при этом хитро коситься на меня. — Просил напомнить тебе, что он классный адвокат и отзывчивый человек. Так я напоминаю.

— Я поняла, спасибо, — ответила я.

Фима Резовский был моим старинным приятелем. Таким старинным, что, кроме приятельства, между нами больше и представить ничего нельзя было. Он работал адвокатом в конторе своего папы, тоже адвоката, и иногда помогал мне в трудные моменты моей журналистской карьеры.

— Шут его знает, — сказала я, вставая с кресла, — может быть, и действительно мне Фима понадобится. Из прокуратуры больше не звонили?