Эдуард Маципуло - Подземные дворцы Кощея [Повести]
- Название:Подземные дворцы Кощея [Повести]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Молодая гвардия
- Год:1992
- Город:Москва
- ISBN:5-235-01834-6
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Эдуард Маципуло - Подземные дворцы Кощея [Повести] краткое содержание
Подземные дворцы Кощея [Повести] - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Пойми, кызым, если ты не взяла, значит, — он, твой будущий хозяин, то есть муж. Значит, он преступник. Если ты сейчас скажешь, куда спрятала, мы простим тебя. Молодая, скажем, глупая, надо простить. А его простить никак не можем.
Адолят молчала, опустив голову. Ей несколько раз повторили одно и то же, и она еле слышно проговорила:
— Нет у меня никакой серьги. Тюбетейки тоже нет.
— Адолят, девчонка! — воскликнул я. — Хочешь, чтоб меня расстреляли?!
Я, конечно, хватил лишку с расстрелом, хотел пронять девчонку. Мне все еще казалось, что проклятая серьга у нее.
— Нет у меня серьги, — еще тише ответила она и расплакалась.
Всем было тягостно. Адолят отпустили, а меня опять начали о чем-то спрашивать, и я что-то отвечал…
Председатель трибунала снял очки, положил перед собой на стопку серой бумаги. Без стекляшек в глазницах он показался мне чужим и непонятным.
— Выйди за дверь, там побудь, — сказал он устало.
Я сидел на кирпичных ступенях крыльца, вокруг столпились мои друзья. Глухо бубнили их голоса, ярко светило солнце, было, по-видимому, очень жарко, а я, как ушибленный, ничего не видел, не слышал. Но запахло свежими лепешками, и мой мозг будто сквозняком продуло — я увидел своего деда. Он суетился, предлагал мне и моим друзьям поесть лепешек, покуда горячие.
— Чаю бы, — сказал я.
Кешка Софронов побежал к обеденному навесу за чаем, но тут меня позвали в судебный зал. Женщина торопливо и сбивчиво зачитала приговор: я приговариваюсь к высшей мере социальной защиты, причем единогласно.
Двое пожилых прокуренных солдат повели меня куда-то под руки. Я опомнился, оттолкнул их и бросился к столу.
— За что?!
Товарищ Чугунов, терпеливо и явно жалея меня, принялся разъяснять:
— Тебе же зачитали… За провокационные действия во вред советской власти… За сокрытие огромной ценности, принадлежащей трудовому народу… Ты же знаком с Инструкцией от 17 декабря 1917 года? Там же точно определено, кого надо считать врагом народа.
— Старая инструкция! Старая! В России уже не расстреливают!
— Хватит, Надырматов. В связи с осадным положением…
Меня увели за конюшню к ДУВАЛУ СПРАВЕДЛИВОСТИ — глинобитному старому забору, изрытому пулями. Командир пехотного взвода (бесстрастное скуластое лицо, свежеподрубленные баки и усики) начал завязывать мне глаза поясным платком.
— Не надо! Не завязывай! — У меня дрожал подбородок, поэтому голос мой был жалкий, противный. Не мой был голос! И тут меня захлестнула едкая обида. Слезы потекли, в носу защипало.
— Убери платок, товарищ…
Взводник после некоторых колебаний сложил платок и спрятал в карман галифе. На меня старался не смотреть.
— Есть последнее желание? Может, закуришь?
Почему никто не остановит, не заступится?!
Мои друзья и сослуживцы стояли у конюшни, ошарашенные, пришибленные…
Взвод солдат в строю, винтовки с примкнутыми штыками… Рослый взводник, блестящий козырек мятой фуражки… Они не должны видеть моих слез. Я пытался вытирать мокрые щеки плечом, то левым, то правым, руки-то были связаны. Потом приспособился: промокнул лицо о глину дувала. Хороший способ, рекомендую при необходимости.
— Так закуришь?
— Товарища Чугунова позови! Вот мое желание!
Подошла товарищ Усманова, секретарь трибунала, с папкой в руках. Проговорила сурово:
— Хватит, Надырматов. Товарищ Чугунов тебе ничем не поможет: голосовали единогласно.
— Я не все сказал! Я вспомнил! Нужно сказать очень важное!
Меня опять повели под руки в клуб. Но пришлось ждать: судили начпрода городской больницы за воровство продуктов питания. Я смотрел на двустворчатые клубные двери, выкрашенные в красный цвет, и воспринимал все вокруг как во сне. В голове сплошная мякина, ни одной мыслишки.
— Артык! — чей-то жаркий шепот. — Я двуколку подогнал… Попробуй, а?
Я оглянулся: бледное худое лицо Кешки Софронова.
— Помнишь, как раненых спасали от басмачей? Я опять прикрою. Ты прорвешься, ей-богу, прорвешься! — он крепко сжимал рукоять маузера. — А потом разберутся.
Я отшатнулся.
— Нет, нет, Кеша…
— Так ошибка же, ты видишь, Артык… Если тебя к дувалу, то меня и подавно без суда и следствия… Кому же тогда верить, паря? Как жить?
— Не должно быть ошибок, Кеша, — пробормотал. — Сейчас все наладится… образуется… мы же честно… мы же все заодно, и трибунальцы и мы…
Двери распахнулись, и упитанного начпрода потащили к дувалу. Его короткие, толстые ноги волочились по земле, будто тряпичные. Челюсть отвисла, из груди рвались невнятные звуки. Так его сразил страх. Начпрода я знал хорошо: хватали его за руку не раз, но всегда выкручивался, обещал исправиться… Но теперь я в смятении смотрел ему вслед, во мне появилась трусливая, неподходящая для бойца жалость.
И вот я снова у стола.
— Что ты хотел сказать, Надырматов? — устало проговорил товарищ Чугунов.
В треснувших стеклах его очков отражались клубные окна с занавесками из крашеной марли. Товарищ Хуснутдинов пил прямо из чайника, фарфор стучал о его зубы. Все к чему-то прислушивались. И вот за конюшней громко и нестройно треснуло, едва слышный вскрик…
В мякине тотчас что-то заворочалось, заторопилось.
Говорить о побоище — наткнусь на Хамракула, о побеге бандита — Санько опять же. И у зеленого камня свой тупик — Адолят. Обсосанные огрызки прижали меня! О Рыскулове бы речь завести, но я ничего не знаю о нем!
— Позовите товарища Санько… — сказал я как можно тверже, глядя на занавески в очках. — Очень нужно.
— А все-таки? — допытывался матрос. Зачем втемную-то?
— Больше не буду надоедать, товарищи трибунальцы. Честное слово. Позовите.
Послали пожилого солдата, и вот вошел хозвзводник — настороженный и подтянутый, словно строевой командир. На меня — ноль внимания, будто я уже неживой предмет. При виде его меня снова начал бить озноб. Санько что-то говорил, а я мучительно следил, как шевелятся его мокрые красные губы, как выскакивают откуда-то слова, которые проносились мимо моего сознания. Меня что-то спрашивали, а я как завороженный смотрел на приятное, без морщин и бородавок, лицо и уже твердо знал: если останусь жив, то буду всегда ненавидеть такие лица, как когда-то в голодном детстве возненавидел навсегда багровые загривки и наглые животы.
— Пусть скажет… — перебил я его, трясясь в ознобе. — Пусть скажет, почему его супруга на прошлой неделе не сама получала паек, а прислала ребятишек?
— Хворала, — осторожно ответил Санько.
Его тон мне понравился. Понравился и испуг в глазах. И озноб мой как рукой сняло.
— Хоп. Долго ли хворала?
— С неделю, должно быть.
— И начала хворать со среды?
Он подумал.
— Вроде бы со среды. А что?
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: