Джефф Зентнер - Дни прощаний

Натягивали ли монголы трусы на уши представителям тех народов, которые порабощали?

Стал бы Наполеон тащиться от мотороллеров?

И еще много чего в таком же духе.

Итак, мы с Марсом сидим рядом, а Блейк и Эли прямо перед нами. Мистер Маккалох продолжает скучно вещать про викингов, а они быстро оборачиваются и мы шепчемся.

– Твоя очередь, Блэйд, – говорит Эли.

– Ты уверен? Я думал, что сейчас очередь Марса.

– Нет, ты что, забыл? Я спросил, были ли ванные в пирамидах.

– Да, точно, – поддерживает Блейк. – Твоя очередь, Блэйд.

– Ладно, подождите. Дайте немного подумать.

Проходит несколько секунд.

– Главное, не передумай, – предупреждает Блейк.

– Все, готов, – шепчу я.

И поднимаю руку.

Мистер Маккалох смотрит на меня поверх очков.

– Карвер?

– А стали бы викинги носить джинсовые шорты?

Блейк, Марс и Эли заходятся в беззвучном хохоте. Едва переводя дух, они роняют головы на парты, их плечи сотрясаются.

Мистер Маккалох откашливается.

– Ну… гм… это интересный вопрос. Часто, гм, бывает любопытно поразмышлять, как древние люди могли бы применять современные технологии. Викинги, гм, изготавливали одежду из льна, и из-за нехватки ресурсов и сложности изготовления одежды… – Он продолжает говорить без умолку. А в заключение все-таки выдает, что викинги, скорее всего, стали бы носить джинсовые шорты, по крайней мере летом, поскольку предпочитали функциональную и прочную одежду, которая не стесняла движений во время сельскохозяйственных работ, в морских путешествиях и сражениях.

Но я его уже не слушаю. Я с удовольствием наблюдаю, как хохочут мои друзья. И нас совершенно не интересуют последствия наших поступков.

Погрузиться в воспоминания подобного рода значило бы навлечь на свою голову еще больше неприятностей при попытке во второй раз попасть в академию. Но я, по крайней мере, не стою перед входом, предаваясь размышлениям, а опускаю голову и быстро вхожу в холл, стараясь не смотреть на улыбающиеся лица Блейка, Эли и Марса, словно умоляющие меня – всех нас – не забывать их. Кое-кто из встретившихся мне по пути в кафе студентов робко кивает и улыбается мне, но большинство отводят глаза.

А затем я вижу Адейр, выходящую из женского туалета. Она одна.

На самом деле в коридоре нет никого, кроме нас двоих. Застать Адейр одну весьма странно, поэтому, возможно, мне не стоит сильно казнить себя за то, что, повинуясь импульсу, я совершаю ужасную глупость и окликаю ее. Я хотел воспользоваться удобным моментом, не подумав хорошенько, что собираюсь ей сказать, и понятия не имел, откуда взялся этот дурацкий импульс. Очевидно, после посещения доктора Мендеса я готов выслушать то, что она могла бы мне сказать.

Она разворачивается изящным движением настоящей танцовщицы и направляется ко мне. Ее серые глаза темней грозового неба за окном и ярко выделяются на фоне алебастрово-бледного лица.

– Чего тебе надо? – Ее голос напоминает звук ножа, затачиваемого об оселок.

Я рад, что она не дает мне ответить «не знаю».

– Ты вчера устроил настоящее представление.

– Все было по-настоящему.

– И вот теперь, вместо того чтобы обсуждать, что ты натворил, все обсуждают вчерашнее маленькое происшествие . Как удобно.

– Мне совсем не было удобно.

– И что, ты думаешь, я стану тебя жалеть?

– Я тебя об этом не прошу.

– Какой ты щедрый. Спасибо.

– Адейр, послушай. – Только не говори «мы же были друзьями». Что угодно, только не это. – Мы же были друзьями.

Она скрещивает руки на груди и взрывается хохотом, отрывисто и язвительно. Хлопая глазами, она смотрит на меня с недоверием.

– Неужели? Поэтому ты остановил меня в коридоре? Чтобы напомнить о том, что мы были друзьями?

– Может быть, мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз? Выпьем кофе и поговорим? – Я понижаю голос.

– Нет.

– Адейр.

– Я серьезно. Тебе хватило наглости вчера устроить это представление. А теперь стесняешься объясниться со мной посреди коридора?

– Это не так.

– Именно так. И тебе следовало подумать об этом, прежде чем останавливать меня. Итак, о чем же ты думал, если вообще думал?

– Я просто подумал… – Мое лицо пылает.

– Продолжай.

– Я…

– Что? Подумал что? О чем ты думал?

– Понимаешь, я… подумал, что мы могли бы поддержать друг друга. – Я отлично понимаю, как ничтожно и глупо звучат мои слова. Краем глаза замечаю, как кто-то хотел выйти в коридор, но затем поспешно ретировался. Я вспоминаю, почему так опасался людей, боявшихся Адейр.

Голос Адейр делается приторно сладким и невинным. Она бросает на меня взгляд из-под ресниц.

– Оу! Неужели тебе одиноко, Карвер? Теперь твоя жизнь превратилась в сплошную муку? Тебе тошно быть живым?

– Я…

Она поднимает палец.

– Послушай, дело вот в чем: у меня очень много друзей. Но брат был только один. Если ты так беспокоился о том, что останешься без друзей, то, возможно, тебе следовало завести их больше, чем могло поместиться в одну машину, и возможно, ты вел бы себя осторожнее и не стал бы писать им смс, когда они ехали в этой машине.

– Да. Наверное, ты права, – бормочу я. Ее слова причиняют боль.

– Но ведь ты не одинок, не так ли? Я вижу, вы с Джесмин уже подружились.

– А с кем мне еще было дружить? Не с тобой же.

– И кто в этом виноват?

– Я не пытаюсь ухлестывать за Джесмин, если ты намекаешь на это.

– Какой принц.

– Адейр.

Она презрительно щурится.

Я стою перед ней, словно слюнявый перепуганный идиот.

– Мне очень жаль.

Адейр придвинулась ближе.

– Чего? А? Чего тебе жаль?

Перед моим мысленным взором мелькает призрак мистера Кранца. Это опасная территория.

– Мне жаль, что так произошло с Эли, Блейком и Марсом. Я тоже их любил.

– Ну, и что ты сделал с Эли, Блейком и Марсом, что теперь жалеешь об этом?

Я проглатываю ком в горле, представляя, что мое адамово яблоко в этот момент выглядит как на карикатуре.

– Мне жаль, что их больше нет. Я очень по ним тоскую.

Адейр снова возвращается к своему едкому сарказму.

– Оу. Да, Карвер. Я тоже. Уверена, это невыносимо для тебя. Конечно, мы с Эли вместе были в утробе матери, а потом семнадцать лет жили бок о бок, но давай не будем забывать о твоих страданиях. – Ее голос начинает дрожать и прерываться, и она умолкает.

– Мне жаль. – Я чувствую, как все мое лицо становится пунцовым и ужасно пылает. Еще один студент торопливо проходит мимо, не поднимая глаз. Через пятнадцать минут вся школа будет знать о том, что произошло.

– Ты это уже говорил.

– А как насчет Марса? – тихо спрашиваю я. Сердце мое разрывается. Как насчет Марса? Даже ты сам винишь себя больше, чем его. Трус.