Виктор Пронин - Ошибка в объекте

Демин представил, каким жалким и неполноценным, обойденным судьбой чувствовал себя Анатолий, когда, придя вечером со смены и отмыв руки от въевшегося черного мазута, надев свежую сорочку, которую сам накануне выстирал, повязав случайный, несуразный галстук, толкался в коридоре, надеясь дождаться Наташу, встретиться с ней, переброситься словом, улыбкой, посторониться, пропуская ее, — о, боже! — в туалет или в ванную, и ждал, ждал, ждал хоть какого-нибудь поощряющего жеста, взгляда.

Конечно, ей льстила его робость, преданность, какой бы она ни была. Это всегда лестно. Влюбленность даже прячущаяся, униженная, дает женщине силы радоваться жизни и любить… Любить кого-то другого. Но она не откажется иметь поклонника, готового на любую услугу…

— Послушай, Толя, — обратился к парню Демин, — а скажи, Селиванова не давала тебе никаких поручений?

— Поручений? А почему вы решили, что она…

— Нет-нет, погоди. Я ничего не решал. Возможно, она тебя предупредила, чтоб ты никому не говорил, поскольку это для нее очень важно. Понимаешь? Я не настаиваю, что дело было именно так, но в порядке бреда могу предположить? Могу. Моя задача — найти причину самоубийства, если это действительно самоубийство, найти людей, которые довели ее до состояния, когда смерть кажется лучшим выходом… Теперь-то ты можешь говорить откровенно.

— Понимаю, — перебил Анатолий. — Поручения были. Несложные, нетрудные… Просила она меня не то два, не то три раза коробки отвезти по одному адресу…

— Коробки? Какие?

— Магнитофоны. Запакованы они были, фабричная упаковка. Дорогие игрушки. Японские, западногерманские. В комиссионках по полторы тыщи, по две, три…

— А куда отвозил?

— Мужику одному…

— Адрес помнишь?

— Нет, но показать могу. И как звать его, помню — Григорий Сергеевич. Маленький, шустрый, суетливый какой-то… Все лебезит, лебезит, а потом вдруг возьмет да и нахамит. Манера такая. Дескать, я вон какими делами ворочаю, а ты мразь вонючая, получай трояк за услуги. И уж радости у него при виде этих коробок, чуть за живот не хватается. А как-то рюмочку поднес. Оказалось — самогонка. Тыщами ворочает, а самогоночкой балуется. Но как я понял, держит ее для угощения не очень почетных гостей. Стоит у него в шкафчике и кой-чего поприличнее.

Демин молча ссутилился на кухонной табуретке. Значит, появляется некий гражданин по имени Григорий Сергеевич, самодовольный человечек, балующийся самогонкой и импортными магнитофонами. А Селиванова? При чем тут Селиванова? Запуталась девчонка? Или запугали?

— Послушай, Толя, а кто привозил коробки сюда? Наташа?

— Не знаю, не видел.

— А этого любителя сивухи узнаешь?

— Хоть в двенадцать ночи. Почти лысый, животик выпирает, брюхатенький мужичок, и моргает, будто веки у него снизу вверх ходят, как у петуха.

Внезапно дверь распахнулась, и на кухню вошел Василий. Лицо его от возмущения пошло красными пятнами, а дышал он так, будто на пятый этаж бегом взбежал.

— Что?! — заорал он, остановившись перед Деминым. — Расколол пацана, да?! Расколол! Так и знал!.. Ах, твою мать, ты ведь упекешь его! Толька! Я ли тебе, дураку, не говорил? Посидеть захотелось?

— Заткнись, — тихо сказал Анатолий.

— Что?! А ну повтори!

— Я сказал, чтоб ты заткнулся.

— Расколол? — повернулся Василий опять к Демину. — Доволен?

— Очень, — Демин поднялся. — Да, я доволен разговором с вашим братом. Он оказался честным и порядочным человеком. Как я понял, эти качества не вы ему привили. Может быть, лучше сказать иначе — вы из него эти качества еще не вытравили. Трусоват твой старшой-то, — с улыбкой сказал Демин Анатолию. — Ишь, запаниковал как… Ну ладно, братишки, не скучайте. Из дому не уходите пока, вдруг понадобитесь…

— А ему, — агрессивно начал Василий, кивнув на младшего брата, — сухари сушить?

— Можно повременить, — улыбнулся Демин.

— Мои показания вас не интересуют?

— Вы хотите сказать что-нибудь существенное?

— Да нет… Я вообще…

— А-а! — разочарованно протянул Демин. — Вообще мы поговорим как-нибудь после.

Обыск в комнате Селивановой еще продолжался. Фотограф в творческом волнении расставлял на столе американские сигареты, японский зонтик, бутылку шотландского виски, стакан с тяжелым литым дном. Понятые сидели на диванчике. Им давно наскучили нехитрые обязанности, и слесарь с дворничихой вполголоса толковали о ремонте парового отопления, о лифте, начальнике жэка, которому ничего не стоит человека обидеть, о каком-то хаме, повадившемся выбрасывать мусор из окна…

— Странная была студентка, эта Селиванова, тебе не кажется? — участковый кивнул на раскрытый шкаф, в котором висели две дубленки, лежали две пары заморских сапог, песцовая шапка…

— Благосостояние растет, — пожал плечами Демин.

— Больно темпы высоки, — хмуро сказал оперативник. — Если все начнут такими темпами свое благосостояние повышать, мы не будем поспевать на выбросы.

— Какие выбросы? — спросил Демин.

— Из окон.

— С твоим юмором не здесь надо работать.

— А где? — засмеялся участковый. — По-моему, он как раз на месте.

— Что отпечатки? — спросил Демин у эксперта.

— Вроде чужих нету. Наверняка отвечу вечером.

— А виски?

— Бутылка открыта совсем недавно. Вечером, если не утром.

— Снимки есть?

— Сколько угодно, — оперативник протянул Демину большую папку с фотографиями.

Да, Селиванова любила сниматься, явно нравилась себе, и не только себе, это тоже было ясно. Белокурые волосы, пухлые, почти детские губы, слегка капризный, уверенный в неотразимости взгляд. Вот на фотографии Селиванова хохотала, и Демин мог убедиться, что у нее на удивление красивые, ровные зубы. На одном только снимке девушка была совершенно иной: угрюмый взгляд, не то беспомощная, не то нагловатая улыбка, какая бывает у людей, застигнутых на некрасивом поступке. Разглядывая этот снимок, Демин не мог отделаться от впечатления, что эта ее ухмылка предназначалась для него. На оборотной стороне снимка стояла дата. Только дата, больше ни слова, ни буквы. Снимок был сделан два месяца назад. Снимок говорил и о том, что была у девушки Наташи другая жизнь, не только та, о которой знала сердобольная Сутарихина.

Демин отобрал из пачки несколько снимков и сунул их в карман.

— А вот это, Валя, тебе не покажется интересным? — оперативник положил перед Деминым коробку, наполненную всевозможными женскими побрякушками, колечками, квитанциями, нитками. — Посмотри, здесь почти десяток этикеток из «Березки»… Ну, из магазинов, которые за валюту торгуют…

Демин взял коробку, вытряхнул ее содержимое на диван. Несколько минут внимательно перебирал, рассматривая бумажки, этикетки, квитанции. Они рассказывали еще об одной стороне жизни Селивановой.