Анна Данилова - Любовь насмерть

— Да он не то что тихушник, он вообще тихий был… — попробовал я защитить доктора. — Тихий, скромный, интеллигентный человек. Не могу себе представить, чтобы он кого-то пристрелил. Тем более женщину. И вообще следствие еще только началось. Я вот лично уверен, что его убили случайно.

— Да конечно, случайно! — поддержал меня Коневский. — А слухи про любовницу… Да мало ли кто чего говорит?! Я тоже слышал и даже видел как-то утром за его домом, в садике, одну молодую даму, она возилась с цветами, так это могла быть его родственница или сестра, а то и вовсе пациентка!

— Знаем мы таких пациенток, — гоготнул и как-то резко замолчал Занозов. — Жалко Селиванова, классный был мужик. И ужасно скромный. От денег отказался, хотя я предлагал. Ну да ладно, подождем, что следователь скажет. Рано или поздно убийцу все равно найдут.

— А пончики-то есть у тебя? — спросил Коневский.

— Есть. Еще десять штук осталось. Хочешь?

— Да, и мне тоже штук пять, — поспешил вставить я, не зная еще аппетита моего поэта.

— И мне тоже пять!

— Отлично. Сейчас принесу.

Сашка выудил из кармана своих зеленых вечных штанов деньги и протянул мне:

— Вот, бери, без сдачи!

Занозов уехал, в бар начали прибывать посетители. Я не успевал наливать им коньяк и водку. До обеда оставалась пара часов, бар я открываю обычно в четыре часа, поэтому у меня не было закуски, разве что колбаса да сыр. Селедку собственного посола, которую я подавал обычно к водке, мне пришлось размораживать в микроволновке, а что поделать? В ход пошли лимоны, шоколад. Все обсуждали ночное убийство доктора и девушки. Я слушал и поражался тому, что был единственным человеком из всей компании, кто ни разу не видел у доктора Селиванова в доме девушку. Оказалось, что ее видели почти все, да только мало кто придавал этому значение. И только теперь, когда якобы «она» была убита, все с жаром вспоминали какие-то детали, связанные с ее пребыванием в доме доктора. Высказывались самые разные предположения. Большинство склонялось к тому, что это была любовница, которая навещала доктора время от времени и которую он скрывал. Некоторые предполагали, что к нему наведывались натурщицы, подрабатывающие у наших художников, дамы весьма легкомысленные и веселые, и что они были разные, и что никакой постоянной любовницы у него не было. Высказывались и мнения что это могла быть его дочь, почему бы и нет, ведь доктор был не так уж и молод.

Я продолжал разливать алкоголь, скармливать гостям все, что у меня в то время было из закусок, думая о том, что на втором этаже моего дома в спальне сидит девушка — большая любительница пончиков, тех самых, которыми кормил ее доктор Селиванов.

Алкоголь развязывал языки, но если раньше все эти разговоры, начинавшиеся с каких-то нейтральных тем, заканчивались политикой, то теперь они крутились вокруг женщин, их странностей и непредсказуемости. Появление в баре следователя, того самого, который ночью просыпался в процессе допросов, заставило всех словно протрезветь. И теперь все, притихнув, смотрели на него, как разбушевавшиеся ученики на появившегося учителя.

Он заказал водки и сел за отдельный столик возле окна. Это был высокий худощавый мужчина лет сорока пяти — пятидесяти в черной рубашке и джинсах. Короткие волосы его серебрились на продолговатом черепе. Я вспомнил его фамилию — Ракитин.

Он кивком подозвал меня к себе:

— Вас, кажется, зовут Марк?

Я кивнул, ставя перед ним пепельницу. На мой лесной бар запрет курения в общественных местах не распространялся, и я, забывшись, что передо мной сидит представитель закона, поставил перед ним пепельницу. К счастью, он даже обрадовался, сразу же достал пачку сигарет и закурил.

— Как звали девушку, которая жила у вашего доктора Селиванова? — спросил он тоном человека, уверенного в том, что все вокруг знают о том, что Селиванов жил не один.

— Да я вообще не в курсе, что у него кто-то живет. А что, эта девушка… Она действительно жила у него? Но никто из нас этого не знал! — Мне показалось, что я высказал общее мнение.

Мои потеплевшие посетители из вежливости пытались тихо разговаривать друг с другом, чтобы не создавалось впечатления, будто бы они хотят подслушать наш разговор со следователем.

— В его доме много женских вещей, и все они по размеру вполне подходят к убитой девушке. И вы говорите, что никто из вас не знал, что он живет с ней? Но разве это реально — скрывать девушку?

— Он был скромным человеком, может, она была замужем? — предположил я, радуясь тому обстоятельству, что и следователь пока что считает, что никакой другой девушки, кроме убитой, и в помине нет, и что если в доме доктора нашлись женские вещи, то почти стопроцентно они принадлежали как раз ей. — А иначе чего ему скрывать-то ее?

— А к вам та девушка не приходила? Это ведь вы обнаружили ее труп. Не узнали? Никогда прежде не видели ее? — Он повторял вопросы, которые задавал еще ночью, в лесу. — Могла бы, к примеру, прийти за хлебом. Мне сказали, что поскольку все магазины находятся далековато от вас, в деревне, то вы взяли на себя обязанность снабжать писателей хлебом.

— Не только писателей, но и художников. — Пусть и грубовато, я попытался перевести разговор на другую тему. — Здесь же не только литераторы живут, но и художники. Здесь тихо, красиво…

— Да это все понятно, — отмахнулся он от меня. — Я не о том. По какой еще причине, вы полагаете, Селиванов мог скрывать девушку?

— Да я ведь уже сказал, она могла быть замужем…

— А я думаю, что эта девушка могла иметь отношение к кому-то из ваших… — здесь он понизил голос, — посетителей, друзей-приятелей. — Он едва заметно качнул головой в сторону уныло сидящих за пустыми рюмками товарищей.

— Кто знает… Может, и так. Думаете, эта девушка могла бросить кого-то из них и перебраться к доктору? — Уж в эту версию я совершенно не верил, она казалась мне абсолютно абсурдной.

— Почему бы и нет? Во всяком случае, мы должны проверить все версии. Не знаю, возможно, вы все что-то скрываете, но вот по какой причине — пока не знаю.

Он допил свою водку и ушел. Меня же тотчас облепили мои товарищи, все хотели знать, о чем он спрашивал.

— Да это я должен вас спросить, почему вы, я имею в виду тех, кто видел у Селиванова девушку, ничего ему об этом не сказали.

Мнение было общим — никто не желал связываться со следствием, а потому все сделали вид, что никакой девушки не видели. Все очень дорожили своим спокойствием, а потому предпочли молчать. Тем более что о ней-то действительно никто и ничего не знал.

Я сказал, что у меня дела, и, сославшись на то, что всю ночь не спал и что я тоже живой человек и мне нужен покой, довольно-таки бесцеремонно попросил их уйти.