Марина Серова - Медленное убийство

– Вы правы, это нам не поможет, – вынуждена была согласиться я. – Тогда перейдем к мотиву. Скажите, кто может вас так ненавидеть? Может быть, кто-то именно из этих женщин? Вы мне можете назвать их имена?

– Я вам даже их список приготовил на всякий случай, – Шестопалов протянул мне еще один листок. – А по поводу остальных людей не знаю. Может быть, мне просто действуют на нервы, ждут, когда я дозрею, а потом выставят какие-то требования? Честно говоря, я бы пошел почти на любые, потому что держусь из последних сил на лекарствах. Но я представления не имею, чего от меня хотят, и эта неизвестность убивает меня, – явно через силу признался он: даже сейчас, загнанный в угол, он не хотел показать свою слабость. – Я все ждал, что ситуация разрешится хоть в какую-то сторону, но ничего не происходило. Обращаться в полицию мне и в голову не пришло – я слишком хорошо знаю, как оттуда информация во все стороны расходится. И как ни стыдно мне это говорить, но вы моя единственная надежда.

– Не сомневайтесь, я ее оправдаю, – заверила его я. – Но давайте предположим, что вы ко мне не обратились. Что вы собирались делать?

– Была мысль ликвидировать здесь все и уехать с семьей отсюда.

– Это ваша мысль или вашей жены? – уточнила я.

– Моя. Настя, конечно, согласится с любым моим решением, но она-то знает, что я без любимого дела зачахну. Это именно она осторожно справки о вас навела и уговорила меня обратиться к вам. И мы решили, что если вам не удастся выяснить, кто и зачем этой мерзостью занимается, то мы уедем.

– Ясно. Ну, со сложением полномочий депутата облдумы проблем у вас не возникнет, а вот комбинат? – продолжала выяснять я.

– История долгая, но я постараюсь быть кратким. В 90-е, когда началась приватизация, на наш комбинат одна московская компания рот раззявила, причем с полнейшего одобрения областных властей. Ну, от них мы отбились, и сами создали ОАО. Все честь по чести, в зависимости от отработанного на комбинате стажа акции получили все, вплоть до уборщиц. Но время-то было лихое. Крутились мы как белка в колесе, а с деньгами все равно беда. Платить-то зарплату мы платили, но это ведь слезы были. Старики наши, я имею в виду директора и его заместителей, растерялись, что делать – не знают, вот здоровье и подвело: у кого инфаркт, у кого инсульт. А я самый молодой, главным инженером тогда был – это официально, а по сути – един во всех лицах. И тут мне из отдела ценных бумаг сообщают, что рабочие свои акции на сторону продают. У меня в кабинете на весь комбинат громкая связь была, вот я и обратился к людям, попросил, чтобы они на сторону не продавали, а, если уж у них с деньгами совсем худо, мы сами будем их акции выкупать. Объяснил, что иначе какие-нибудь варяги, набрав большой пакет акций, попытаются наш комбинат захватить. Поняли люди, понесли акции нам, а денег-то у комбината нет! – Шестопалов развел руками. – На что акции выкупать? Я и еще несколько человек стали свои личные деньги вкладывать. Я дачу продал, машину, гараж. Из жены все ее золотые украшения, вплоть до обручального кольца, вытряс. И ведь объяснял я ей, что, если комбинат накроется, я окажусь на улице и ее с детьми сладкая жизнь мигом закончится. Ничего не хотела понимать! Такие бои дома были, что я тогда свой первый инфаркт и получил, но своего добился. Почти все акции мы тогда перехватить успели и перерегистрировались в ЗАО, чтобы больше такой головной боли у нас не было. И было нас одиннадцать человек, все руководство комбината.

– Мне бы реестр акционеров с указанием, сколько у кого акций. И еще хотелось бы знать, кто самый крупный держатель, – попросила я.

– И это приготовил, – он протянул мне листок.

Я посмотрела и удивилась:

– Но тут тридцать шесть человек.

– Понимаете, некоторые старики уже умерли. В соответствии с завещаниями пакет их акций перешел или к жене, тогда он остался каким был, или к детям, тут он раздробился. Когда мы преобразовывались в ЗАО, Ольга, это моя первая жена, потребовала, чтобы я часть акций записал на нее и детей, причем на каждого по отдельности. Требование, в общем-то, законное – я же акции выкупал на деньги, нажитые в браке, а то, что она проработала на комбинате учетчицей только год до рождения сына и получала соответственно, для нее ничего не значило. Да и женаты мы тогда еще были. И тогда самый крупный пакет акций был у нашей семьи. Потом я ушел от Ольги. Лично мой пакет акций остался при мне, и я стал всего лишь четвертым. Ну и у Насти одна акция есть.

– Четвертый из тридцати шести – это все равно солидно, – заметила я. – Если бы вы уехали из Тарасова, вы стали бы продавать акции?

– Нет, конечно – ведь дивиденды можно где угодно получать.

– Скажите, насколько состоятельный вы человек?

– Скажем так – весьма, – уклончиво ответил он.

– Кто вам наследует?

– Настя и Илюша с Аленкой в равных долях. Все!

– А дети от первого брака? Они по закону имеют право на свои доли, – напомнила я.

– Татьяна Александровна, я ушел от Ольги с одним чемоданом, оставив ей с детьми не только четырехкомнатную квартиру, но и все, что было нажито, да еще и алименты на двух детей платил. Ушел в никуда, спасая свою жизнь, потому что второй инфаркт не то что стучал мне в дверь, а уже на пороге стоял. Я первое время у себя на комбинате в комнате отдыха жил, уже потом квартиру получил. Кстати, квартиры для детей она из меня тоже выдавила, хотя могла бы продать четырехкомнатную и купить всем по однушке. Так ведь нет! Она, видите ли, привыкла жить в большой квартире! А сопляки тогда еще студентами были, но оказались уже со своим жильем. Так вот, когда Николай с Натальей решили начать свой бизнес и пришли ко мне за помощью, я дал им деньги, предупредив, что акция разовая, первая и последняя. Взамен я потребовал отказа от всех претензий на наследство, что мы нотариально и оформили, причем так, что изменить уже ничего нельзя. Заметим, что я тогда еще на Насте женат не был, я просто свободой и покоем наслаждался. Но я очень хорошо знаю подлую Ольгину натуру, вот и подстраховался. Если бы Коле с Наташкой не потребовались деньги, черта лысого они бы от наследства отказались.

– Вы не очень-то жалуете своих старших детей.

– Ольга воспитала их по своему образу и подобию, у них с самого раннего детства были два любимых слова: «дай» и «купи». Я вкалывал как проклятый, а она числилась на комбинате и занималась детьми: музыка, языки, танцы… Элиту, блин, воспитывала! Меня, лапотного, к ним и близко не подпускала! Вот и выросли законченные эгоисты, которые считают, что весь мир вокруг них вертеться должен.

– Как сейчас дела у ваших детей? – поинтересовалась я.

– Думаю, что еще хуже, чем было раньше. Иначе они после очень долгого перерыва не позвонили бы мне прошлой осенью и не попросили в долг. Причем много. И, естественно, отдачи я бы от них не дождался – уж я-то их знаю. Получили в ответ категорический отказ и требование больше меня не беспокоить. Им и Ольге сообщают о дате проведения ежегодного собрания акционеров, они предоставляют три доверенности на мое имя для голосования, потом им сообщают о результатах. И это все! Ни их, ни Ольгу я уже очень давно не видел. И слава богу!