Николай Леонов - Золотой скелет в шкафу

Воронцов тут же появился и, все правильно поняв, занялся хозяйством. В результате все переместились в комнату отдыха, где совместными усилиями сначала загнали Савельева на диван и чуть ли не силой уложили, а потом дружно пили кофе. Когда у Степана пискнул айфон, все застыли и выжидающе уставились на него. А этот паршивец прочитал, отключил его, убрал и даже бровью не повел.

– С огнем играешь! – недобрым голосом предупредил его Гуров. – Ну? Что сообщили?

– Взамен испорченного, выданного в Чечне, – буднично сообщил парень. – А еще, что Динару так и не обнаружили.

– Та-а-ак! – протянул Лев. – По своим старым документам она почему-то жить не могла, вот и позаимствовала у кого-то.

– И этот кто-то после встречи с ней стал трупом, к бабке не ходи! – добавил Степан.

– Куда Крячко делся? – взволнованно воскликнул Гуров. – Из аэропорта уже десять раз можно было доехать!

– Будешь ругаться, так я туда вернусь и еще раз сюда поеду, – раздался из-за двери голос Стаса, а потом и он сам появился. – О! Это что-то новенькое! Падишах в окружении своей свиты! – язвительно прокомментировал он открывшуюся его взору картину – возлежавший на диване Степан, а вокруг него все остальные. – Неужели власть поменялась, пока меня не было? Лева! Тебя даже на день одного оставить нельзя – тут же свергнут!

– Перестань! – поморщился его Гуров. – Тут такие вводные, что голова кругом.

– То есть четырех трупов тебе для головокружения было мало? – удивился Стас.

– У тебя устаревшие сведения. У нас уже пять трупов, – поправил его Лев.

– Нет, вас точно одних оставлять нельзя! – всплеснул руками Крячко. – Не описаетесь, так обкакаетесь!

– Кончай хохмить! – устало попросил его Лев. – Расскажи лучше, что ты узнал.

– Пока не поем, ни слова не скажу! Я весь день на ногах, устал, как собака!

– Последний час с солидным хвостиком ты в самолете сидел, а потом в машине, – напомнил Гуров.

– Да! Но голодный, как волк! Федорыч! Корми меня, а то я сейчас здесь кое-кого живьем съем, а кого не съем, того надкушу, – с кровожадным видом заявил Стас.

– Сейчас все организуем, Василич! Мне только в столовую позвонить, – успокоил его Воронцов. – Да и мы все заодно поедим.

– Вечер воскресенья, какая столовая, Юрий Федорович? – удивился Лев.

– Пока это дело не раскроем, она, как и сотрудники, работает круглосуточно, – объяснил тот.

Воронцов сделал заказ на пятерых – мнением Реброва никто даже не поинтересовался, подразумевалось, что он тоже голодный, и попросил Крячко:

– Василич! Пока они все разогреют, соберут и принесут, ты хоть начни рассказывать.

– Ох, Федорыч! Умеешь же ты уговаривать! – покачал головой Стас. – Пококетничать, что ли, для приличия?

– У тебя до неприличия сияющая физиономия. И так понятно, что новости ты привез сногсшибательные и самому не терпится их выложить. Не мучай себя, говори, – предложил Гуров. – А то ведь лопнешь от переизбытка эмоций.

– Добрый ты, Лева, как Дед Мороз с похмелья, – недовольно буркнул Крячко, но начал рассказывать: – Итак, в селе Алексеевском была семья, и в ней две дочери: старшая Вера и младшая Ольга. Веру по направлению отправили учиться в Волгоград, в сельскохозяйственную академию на агронома. Там она студенткой вышла замуж за парня со своего курса, а потом вместе с ним вернулась к родителям. Муж ее со временем стал главным агрономом, а потом и председателем колхоза, причем не какого-нибудь, а миллионера.

– Станислав Васильевич, вы не очень издалека начали? – поинтересовался Степан.

– А иначе ничего не поймете, – отрезал тот. – У Веры с мужем родилась дочь Нина. Ее в свое время тоже отправили учиться в Волгоград, но у той с учебой не заладилось, она нагуляла себе дочь Диану, которую отвезла к родителям, а сама вернулась в город продолжать веселую жизнь. Ее судьба неизвестна, но Вера с некоторого времени стала ставить в церкви свечки за упокой души Нины. Что с ней случилось, ни Вера, ни ее муж никому не рассказывали, так что односельчане подозревали, что что-то очень постыдное. Так Диана осталась сиротой при деде и бабке. Теперь переходим к младшей дочери, Ольге. Та учиться дальше после школы и не думала, был у нее парень Миша, которого она дождалась из армии. Родители были против их брака, потому что парня одна мать тянула – отец давно умер, и семья была не из зажиточных. Так Ольга с Михаилом сбежали из дома, осели в Белогорске, где Михаил – а он служил в железнодорожных войсках – пошел работать опять-таки на железную дорогу, а потом и жену туда пристроил. У них родилась дочь Настя, которая вышла замуж за Найденова, свадьбу играли в Алексеевском, потому что там вся родня. Вера, естественно, злилась, что ее племянница в отличие от родной дочери не только высшее образование получила, замуж удачно вышла – по тем временам второй секретарь обкома комсомола была немалая величина, – так ведь еще и жива, паразитка! И счастлива! А теперь начинается самое интересное и трагическое.

Закончить он не успел, потому что принесли ужин. Отвлекать Стаса во время еды было делом заведомо бесперспективным – шиш он что скажет, к тому же небезопасным – покусать не покусает, но послать может. Гуров и Степан это хорошо знали, а Ребров и Воронцов нет, но не приставали к нему с вопросами из вежливости. Действительно здорово проголодавшийся Крячко ел быстро, а остальные старались не отстать от него – всем хотелось поскорее узнать, что же случилось с Настей. Наконец, сыто отвалившись от стола, довольный Стас погладил себя по животу и сказал:

– И Шахразада продолжила дозволенные речи! Итак, все было прекрасно, пока Ольга не позвонила мужу сестры и не попросила его организовать роды Насти в их ЦРБ. Поудивлялся он с женой, но все сделал, а поскольку был председателем, повторюсь, колхоза-миллионера, то прихваты у него были надежные, и Настю в больнице встретили как родную. Везли ее туда Найденов и Ольга сначала по железной дороге, а к станции муж Веры за ними машину послал. Ольга осталась с дочерью в больнице, а Найденов вернулся в Белогорск. Во время родов у Насти открылось такое кровотечение, что его ничем нельзя было остановить. Она умерла от потери крови, а вот ребенок остался жив.

Все это уже знали, но из вежливости не перебивали Крячко. А тот по отсутствию какой бы то ни было реакции на его, казалось бы, грандиозные открытия все понял сам и оскорбленно замолчал.

– Стас! Не обижайся! – попросил Гуров. – Мы тут своим умом дошли, что Лаврова – дочь Найденова, а бабушка с дедушкой ее просто удочерили.

– А вы своим умом не дошли, почему старшая Настя умерла? – язвительно поинтересовался Крячко. – А вот я выяснил. Съездил в ЦРБ, нашел не без труда врача, который у Насти роды принимал, и тряхнул его хорошенько. В общем, так. У беременных, как правило, густеет кровь, и ее нужно разжижать, для чего существуют специальные препараты. А Насте ее разжижили настолько, что она как вода стала. И сделать это могли только в женской консультации. Или врач прописал ей лекарства в лошадиной дозе, или медсестра делала уколы не того, чего надо. Федорыч, – повернулся он к Воронцову, – у меня к тебе личная просьба. В архивах наверняка все есть, ты выясни, кто вел беременность Насти, какой врач, какая медсестра ей уколы делала. Мне, понимаешь, очень хочется посмотреть в глаза той сволочи, которая невинную женщину убила, и спросить ее, зачем она это сделала. Понимаю, что доказать сейчас уже ничего нельзя, и наказать ее – тоже, но пусть эта мразь знает, что ее преступление втайне не осталось.