Елена Арсеньева - Ее звали Лиза

Может быть. А может, и не быть.

— То есть вы предлагаете отправиться в музей самостоятельно? — уточнила Катя. — Без меня?

— То, что вам там быть не следует, моя милая Екатерина, к моему глубокому сожалению, однозначно, — со вздохом произнес Алекс.

Алёна, глянув на него, почему-то подумала, что в былые годы он наверняка был обворожительным мужчиной. Интересно, как складывались их отношения с той Лизой, которая не Петропавловская? Была ли она тоже влюблена в него? Что ж, такие истории бывали в войну… Это, черт побери, тоже ужасно непатриотично, но, наверное, сердцу не прикажешь. То есть тот факт, что ему не прикажешь, уж кто-кто, а Алёна Дмитриева знала по своему собственному опыту.

— Вы там уже засветились, прокололись, провалились! — продолжил Алекс Вернер, усмехнувшись. — Но и одному мне идти туда… как это… не с руки. Вот так говорят, да? Поэтому я явлюсь в музей с переводчицей. Переводчицей будете вы, — решительно повернулся он к Алёне. — Вы немецкий знаете?

— Нет, буквально два слова, — изумленно покачала она головой. — Гутен таг, их либе дих, шпрехен зи дойч, хальт, хенде хох, цурюк, арбайтен, Вольга-Вольга, муттер Вольга…

— Курка, яйки, млеко, жрать, — хохотнул Алекс Вернер, доказав свое незаурядное чувство юмора. — Все понятно. А на каком языке вы говорите, чтобы в случае необходимости я мог провести с вами секретное совещание?

— На французском, — пробормотала Алёна, пытаясь освоиться с новой ролью разведчицы, играть которую ей еще в жизни не приходилось. Хотя нет, приходилось… было дело под Полтавой… нет, не под Полтавой, конечно, а под Парижем, в одном шато. Но было, было-таки! [34] Ту историю читайте в романе Елены Арсеньевой «На все четыре стороны», издательство «Эксмо».

— Да? — проговорил Алекс Вернер, придирчиво ее оглядывая. — Mais vous savez, j’ai ainsi pensé! [35] А знаете, я так и думал! (франц.)

Прошло два дня. Целых два дня полной неизвестности. Единственное, что узнала Лиза, это то, что были расстреляны жители всех четырех домов, стоявших в непосредственной близости от того места, где был убит фон Шубенбах. Около ста человек. В их числе дети. Такова была цена спасения их жизни — Лизы, отца Игнатия, Петруся, Алекса Вернера. Сто человек. Женщины, у которых мужья были на фронте. Несколько мужчин, которые оставались в Мезенске и пытались выживать при новом режиме, как могли: околачивали пороги биржи труда, меняли шило на мыло на базаре или кустарничали. Были среди расстрелянных и несколько стариков, которые, конечно, тоже хотели жить — хотели так же сильно, как отец Игнатий, в жертву которому они были принесены.

На себя Лиза брала вину за гибель женщин. Петрусь был ответствен в смерти мужчин. Но самый страшный грех нес на себе Алекс Вернер: он был виновен в смерти детей. Именно Алекс Вернер был в Лизиных глазах главным преступником, главным виновником всего происшедшего. Вроде бы она должна была благодарить его за спасение свое и Петруся, но тем не менее проклинала его. Что чувствовали другие, Лиза не знала. Отец Игнатий почти не разговаривал, сутками напролет лежал на диване, даже в ломбард не ходил. То ли раскаяние мучило, то ли отходил от страха, пережитого тем утром… Петрусь не являлся из казармы — теперь все полицейские жили на военном положении. Видимо, то же самое касалось и гитлеровцев — Алекс Вернер не показывался, никаких вестей от него не было, и Лиза даже не знала, чем закончилась его попытка убийства Эриха Краузе.

Может быть, конечно, Алекс не приходил потому, что не желал продолжать опасное знакомство? Да и бог с ним, век бы его не видеть! Лиза о нем старалась не вспоминать, даже думать о нем не хотела и, честное слово, легко прожила бы остаток жизни, никогда более не видя «трикотажного принца». Наверное, и Алекс Вернер испытывал схожие чувства, именно поэтому не появлялся, никак не напоминал о себе.

И все же, удалось ли ему отравить Эриха Краузе? Может быть, кое-что могла бы рассказать фрау Эмма, которая обладала самыми неожиданными сведениями, но «Розовая роза» была закрыта из-за усиления строгостей в городе и продления комендантского часа. То есть Лиза не ходила на работу, и это было единственное хорошее, что принесло лично ей убийство фон Шубенбаха. Ну и конечно, оставался еще сам факт того, что она живет, дышит, ест, пьет, что ее не терзают пытками в гестапо… Наверное, Лиза когда-нибудь сможет это оценить, но не теперь, не в том состоянии, в каком она находилась сейчас.

На третий день отец Игнатий кое-как сполз с дивана и спросил Лизу, какое сегодня число. Было пятнадцатое июня, о чем Лиза ему и сообщила.

— Да? А я было решил, что со счету сбился, пока в лежку лежал, — слабо улыбнулся старик. — Нужно сегодня в ломбард пойти.

— Какой может быть ломбард?! — возмутилась Лиза, глядя на его восковое лицо. — Вы же просто больны!

— Дело стало, — вздохнул старик. — Может, кому-то вещи свои забрать нужно. Или в залог сдать. А там замок на двери. Непорядок. Нехорошо. Пойду.

Старик еле ворочал языком, оттого и говорил короткими, отрывочными фразами, был бледнее беленой стенки, к которой прислонялся, чтобы не качаться, словно былинка на ветру, глаза его были окружены темными кругами и провалились. Краше в гроб кладут, ей-богу!

Уж на что Лиза терпеть не могла навязанного судьбою «доброго дедушку», а все же ей стало жалко старика.

— Ну хотите, я сама схожу в ваш ломбард и посижу там, а вы еще денек отдохните. И съешьте хоть что-нибудь, нельзя же так! — предложила она раздраженно и тут же ужасно пожалела, что черт потянул за язык. Больно надо ей в тот ломбард тащиться! Хотя, с другой стороны, хоть какое-то развлечение…

В выцветших глазах отца Игнатия мелькнуло очень странное выражение. То ли изумление (неожиданное сочувствие Лизы, которая своей неприязни к нему не скрывала никогда, не могло его не изумить), то ли подозрительность. Ага, ну конечно, он решил, что Лиза только и жаждет добраться до его сейфа и взломать дверцу, чтобы разжиться сданными в залог немногочисленными ценностями — и сбежать с ними. Надо же, старик доверил ей свою жизнь, а вот имущество доверить боится.

И правильно делает, между прочим. Потому что, окажись у нее хоть малейшая возможность завладеть деньгами или драгоценностями, которые помогли бы ей жить и выживать, она пошла бы даже на откровенную и самую вульгарную кражу. И только бы ее и видели отец Игнатий и…

А как же Петрусь?!

Лиза вздохнула. Да никак. Она сама не понимает, что творится в ее душе, в ее сердце, в ее теле. Конечно, с Петрусем — все совершенно другое, чем было когда-то в лесном доме с Баскаковым, чем то, чего хотел от нее Фомичев… И все же она точно знает, что ради него не останется в Мезенске ни за что. А может быть, попытаться уговорить его уйти вместе? Бросить все здесь к черту… попытаться спастись…