Михаил Михеев - Запах «Шипра». Повесть

Максим принес мне пижаму. Пока он разыскивал кресло-каталку, няня помогла мне одеться. Ноги меня все еще не слушались.

Вернулся Максим ни с чем. Свободных каталок не

было.

- Ну, как же?- расстроилась я.- Максим!

- Ничего! Сейчас что-нибудь придумаем.

Он нагнулся и взял меня на руки. Я обхватила его за плечи. Няня побежала открывать двери.

Он нес меня по коридору. Встречные больные и сестры смотрели на нас кто удивленно, кто сочувственно и понимающе. Нетрудно было догадаться, что они думали. Но они ошибались. Просто один очень хороший человек нес меня на встречу с другим очень хорошим человеком.

И больше здесь ничего не было…

Осталось только добавить, что Бошко-отца сняли с товарного поезда на перегоне Новосибирск-Ачинск раньше, чем я вышла из больницы….

Закончив повесть, я понял, что написал историю Жени Грошевой, молодого инспектора ОБХСС. Свою основную задачу я видел в том, чтобы возможно точнее описать ее поведение в непривычной для нее среде воров, расхитителей и убийц.

Но если Женя Грошева в какой-то мере - создание автора, то воры и расхитители, о которых упоминается в повести, не выдуманные люди. Эта воровская «фирма» существовала на самом деле и «работала», пока ее не разоблачили.

Не хочу сказать, что это произошло так, как описано в повести, но так или иначе воров поймали с поличным, судили, и все они получили по заслугам.

Я их видел. Я говорил с ними. Я хочу дополнительно кое-что рассказать о них читателю.

Человек по своей природе - оптимист.

Купив билет автомотолотереи, он спешит узнать, работают ли курсы водителей-любителей, и загодя присматривает место для гаража. С хорошим настроением спешит на стадион, когда хоккейная команда его города встречается в матче на Кубок страны со столичной командой ЦСКА.

Он надеется на лучшее и верит в это лучшее.

Я тоже верю.

Верю, например, что рано или поздно понятие «уголовное преступление» исчезнет из повседневного обихода и мои прапраправнуки, случайно с ним встретившись, полезут за разъяснением в толковый словарь. Верю, что исчезнет нужда в милиции и сам Уголовный Кодекс станет исторической книгой. Верю, что неуважительное отношение человека к человеку и к Обществу будет считаться тяжким психическим заболеванием, и лечиться такие больные будут в специальных клиниках, окруженные ласковым вниманием белоснежного медицинского персонала.

Все это будет, обязательно.

А пока… А пока делами нарушителей общественного порядка занимается учреждение, к медицине отношения никак не имеющее. И методы лечения оно применяет весьма суровые, продиктованные насущной необходимостью…

Мое знакомство с учреждением по изобличению и исправлению покосившихся человеческих душ произошло на очередной писательской «среде», когда к нам в гости пришли работники милиции.

- В нашей работе,- говорили они,- не так уж много той интригующей занимательности, которую вы встретите в любом детективном фильме или повести. В большинстве случаев разбор деталей преступления - это нудное, кропотливое, а зачастую и грязное занятие. Но так или иначе, а это тоже работа по человековедению, познакомиться с ней небезынтересно для вас…

И я отправился в милицию.

Я пришел в милицию, и там меня спросили, с чего я хотел бы начать. Пришлось признаться, что я не имею об этом сколько-нибудь ясного представления. Тогда мне предложили начать с самого легкого. Не с анализа преступной человеческой души, где сам черт ногу сломит, а с простых материальных вещей - с музея, где собраны орудия совершившихся преступлений.

Я с интересом прошел по музею.

Я увидел сотни ножей всех фасонов и размеров. Пистолеты всех систем и калибров. Ружья, обрезы и «старорежимные» гирьки на ремешке. Самодельные кастеты - железные плитки с четырьмя дырками для пальцев. Даже прикинул на руке одну такую увесистую плитку, вложил пальцы в отверстия, сжал ее в кулаке… и уже нетрудно было представить, что произойдет, если такой штукой ударить человека по голове… а кастет предназначался только для этого, ни для чего другого он не годился.

И ножи - с тонкими лезвиями, острые, ножи-стиле-ты, были тоже самодельные, государственная промышленность таких не выпускает, невозможно найти таким ножам применение в народном хозяйстве. Вот один - ручка из наборного плексигласа, медные заплечики, узкое ребристое лезвие. По форме и отделке можно было заключить, что человек, который его сделал, обладал и вкусом и умением. Отполировал, наточил… и в случайной драке нож выполнил свое единственное назначение. Красивая поделка, стоимостью в одну человеческую жизнь.

Я разглядывал все эти ножики и пистолеты и слушал истории их появления здесь, в музее. Истории были если не нелепые, то во всяком случае несложные. И сама личность участника такой истории не вызывала у меня интереса. В большинстве случаев это была зеленая молодежь, по разным обстоятельствам обделенная и образованием, и воспитанием. Такой примитивный интеллект привлекают только примитивные «радости»: уличные приключения и, конечно, водка. Ценность человеческой жизни - понятие, требующее духовных ценностей в личности самого оценщика, и если он никогда не занимал свою буйную голову подобными мыслями, то любая пьяная вспышка гнева легко переходит в злое действие. А потом на суде он растерянно твердит: «Я же не хотел его убивать… я просто ударил его ножом».

Поэтому владельцы всех ножей и пистолетов и не вызывали у меня интереса. Правда, тут много было материала для размышления над причинами, которые делали возможным появление подобных людей, но личность каждого из них была проще пареной репы.

Мне же хотелось посмотреть на человека, который сделался преступником не в результате пьяного или эмоционального взрыва, а после холодного и точного расчета всех будущих преступных же действий. И тогда меня направили в ОБХСС.

Там как раз завершалось следствие по делу шайки расхитителей государственной собственности. Под суд отдали несколько человек - работников торговой сети.

Это были уже не желторотые юнцы, у которых, кроме эмоций и потребностей, ничего не имелось за душой. Это были взрослые, житейски опытные, много поработавшие люди. Семейные и вполне респектабельные на вид. И тем не менее, все они были воры.

Воровская эта организация пользовалась современными методами разделения труда. Одни воровали, другие прятали концы в воду, третьи реализовали наворованное. Это были опытные хапуги, им долго все сходило с рук. Но, как говорят, сколько веревочке ни виться…

Однако ревизорам и следователям долго пришлось распутывать хитроумные узлы уголовной веревочки. Материалы по делу воровской «фирмы» составили несколько десятков томов.