Нова Рен Сума - 17 потерянных

Я стояла у подножия холма, покрытого снегом. Наверху не было велосипеда, и Люка Кастро тоже.

— Мы с тобой только что?.. — спросила я, показывая сначала на свой рот, а потом на его. Мои губы распухли от поцелуев и были влажными.

— Что? Нет! — Джеми стоял рядом и пытался помочь мне просунуть руки в рукава. — Ты впала в какое-то бредовое состояние. Побежала. Начала раздеваться, затем покатилась вниз по холму. Неужели не помнишь?

Я не знала, что хуже… сказать, что помню, или что не помню.

Меня спас яркий луч света, направленный мне в лицо. Он — бьющий в глаза — отвлек от воспоминаний Эбби о жарком и бесстыдном летнем дне.

Полицейский переводил фонарик с Джеми на меня.

— Это ваши машины стоят перед воротами? — спросил он, как выстрелил.

Джеми замешкался. А потом ответил:

— Да. Машина моя. Фургон ее.

Руки у меня были холодными; и я сосредоточилась на этом. И на ушах. Они тоже замерзли. Должно быть, когда я катилась с холма, то потеряла шапку, а также шарф. Насквозь промокшие ноги были все в снегу и ледяных комьях. В волосах тоже был лед; и в носу тоже.

— Это частное владение, — сказал полицейский, отведя взгляд, когда я поправляла пальто и отряхивалась. — Там на заборе повсюду висят запрещающие знаки.

Теперь, когда он оказался ближе и свет фонарика освещал довольно большое пространство вокруг, я попыталась разобрать его имя на бейджике, но не смогла. Мужчина казался большим темным пятном, на глаза падала тень от шляпы.

— Мы просто гуляли, — сказал Джеми, беря меня за локоть.

Но я поняла вот что: появилась возможность кое-что выяснить. Эбби не хотела бы, чтобы я упустила ее.

— Полицейский… — я подождала, пока он назовет свое имя.

— Хини, — ответил он далеко не сразу.

— Мистер Хини, мы оказались здесь по одной важной причине. — Я почувствовала, как заволновался и напрягся позади меня Джеми. — Хотели посмотреть, что здесь сейчас делается.

— Хм, — протянул руку полицейский. — Ваши удостоверения личности.

Он заставил нас достать бумажники, открыть их и показать права. У Джеми на фотографии был взгляд убийцы — словно он собирался подложить самодельную бомбу в здание Министерства транспорта. Я же казалась невыразимо печальной, что было странно — помню, в тот день я была без ума от счастья, что получила права.

Просмотрев наши документы и узнав, что нам обоим по семнадцать и оба мы здешние, полицейский сменил гнев на милость, но все же продолжал настаивать на том, чтобы мы покинули территорию лагеря. Он сказал, что запомнит нас и в следующий раз арестует, если мы опять нарушим границы чужих владений.

И повел нас к воротам, где стояли машины.

Я притормозила, чтобы идти рядом с ним, оставив Джеми впереди одного — фонарик светил ему в узкую спину, словно поторапливал.

— Мистер Хини, — сказала я. — Вы работали здесь летом, когда пропала девушка?

Поскольку свет фонарика падал на спину Джеми, а не на мое лицо, я могла разглядеть полицейского получше. Вот только его невозможно было описать и запомнить, как и многих людей среднего возраста — у них у всех опухшие небритые лица и одинаковые головы. Я не узнала бы его без формы. Он мог быть кем угодно.

Джеми замедлил шаг, прислушиваясь к нашему разговору, но я должна была задать свой вопрос во что бы то ни стало.

— Какая девушка? — тихо спросил полицейский.

Спросил так, будто речь могла идти о великом множестве девушек, великом множестве длинных жеребячьих ног и голов с развевающимися по ветру волосами, и я должна была устроить кастинг и выбрать одну из них — ту, которая понравится мне больше других. Он просто проверял меня. Он знал, о какой девушке я говорю.

— Которая жила здесь летом, — ответила я. А затем позволила ее имени впервые сорваться с губ. — Эбби Синклер. Я хочу сказать, Эбигейл Синклер. Исчезнувшая девушка.

Полицейский быстро вел нас к воротам. Когда мы проходили мимо флагштока — его провисшая веревка взметнулась вдруг вверх с порывом ветра, — я увидела, что Джеми обернулся и посмотрел на меня. В свете фонарика его лицо казалось мертвенно-белым. И на нем читалось частичное понимание того, что и зачем я вытворяю. Теперь он знал, почему я остановила фургон, знал: я сделала это намеренно и все от него скрыла.

Полицейский остановился, словно стараясь сообразить, как ответить на мой вопрос. И когда он заговорил, то его голос звучал строго и авторитетно, будто я не имела права называть никаких имен.

— Да, — сказал он. — Эбигейл Синклер. Почему вы о ней спрашиваете?

Мне не понравилось, как он произнес ее имя.

— Это, — я старалась избегать взгляда Джеми, — моя давняя подруга. Я слышала, она была здесь этим летом, а когда узнала, что с ней случилось, решила приехать сюда и попытаться…

Полицейский слегка подтолкнул меня, чтобы я ускорила шаг. Теперь мы шли мимо компостной кучи и подходили к воротам.

— Насколько я понимаю, — сказал он, — вы не там ищете.

Я задрожала под порывом холодного ветра. Ноги онемели, я посмотрела на них и удивилась тому, что на мне по-прежнему ботинки, а не шлепанцы Эбби, поскольку готова была поклясться, что голые пальцы моих ног утопают в снегу.

— Что вы хотите сказать? Почему «не там»?

— Девушка убежала. И ее семье известно об этом.

— Вы ошибаетесь. Никуда она не убегала.

— Откуда такая уверенность?

Да, я была уверена.

Мы добрались до забора, он придержал для меня калитку на уровне моей груди и, казалось, какую-то долю секунды не хотел выпускать меня из нее.

— Я знаю ее, — смущенно сказала я. — Знаю, что она не стала бы этого делать.

Тут вдруг, удивив меня, заговорил Джеми:

— Неужели никто ничего не видел? Куда она поехала? С кем? Известно ли хоть что-нибудь? — Он искоса посмотрел на меня, давая тем самым понять, что мы поговорим обо всем позже, но сейчас он будет мне подыгрывать.

— Вы осматривали местность вокруг лагеря? — добавила я. — Искали в лесу? А ее велосипед? Вы…

— Вот что я вам скажу: вы просто излишне любопытны, — ответил полицейский, глядя исключительно на Джеми. Но не на меня. Он упомянул пару деталей из объявления об исчезновении, и я запомнила, какие именно, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию позже.

Бабушка и дедушка Эбби — они были ее официальными опекунами — заявили, что она сбежала. Они сказали это и начальству в лагере, и полиции, потому ее и не начали искать сразу же.

Полицейский показал в направлении старой магистрали, которая теперь называлась Дорсетт-роуд. Свидетель — он не назвал его имени — видел, как Эбби свернула по этой дороге и словно сквозь землю провалилась. Он покачал головой, будто хотел сказать, что сделать что-либо было невозможно. Она поступила так, как поступила, по доброй воле.