Мария Спасская - Молитвослов императрицы

— Разберемся, — отмахнулась я, перебирая в голове возможные кандидатуры на должность разнорабочего.

В принципе, их было немного. Но выбрать было из кого.

Проходя по первому этажу и помимо воли косясь в распахнутую дверь, откуда доносились заключительные аккорды вагнеровского «Полета валькирий», я не могла не содрогнуться от охватившей меня гадливости. В просторном выставочном зале заканчивалось последнее на сегодня шоу. Нельзя не признать, что шоу было феерично и будоражило воображение. В самом центре экспозиции возлегала жуткая голая женщина, сработанная из папье-маше и эластичных тряпок. Каждые два часа под звуки Вагнера она вдруг оживала и начинала на глазах изумленных зрителей буквально распадаться на части.

Первым делом из ее не в меру натуралистичного лона выползал новорожденный младенец. Плод откатывался в сторону, и если в зале случались дети — а это бывало довольно-таки часто, — ребятне предлагалось надеть на новорожденного памперс, иначе «бебибон» мужеского полу поливал окружающих веселыми струйками. Затем отделялось само лоно и укатывалось в сторону. В следующий момент к возлегающей в центре зала гигантше подбегал некто, переодетый поросенком, и начинал залихватски отплясывать, а к хрюшке уже двигался, щелкая зубами, отделившийся от женщины рот. Широко распахнувшись, рот целиком заглатывал легкомысленное животное и, исполнив свою партию, откатывался в сторону.

За ртом у матери младенца отваливались по очереди все остальные органы — начиная с молочных желёз и заканчивая сердцем. Руки и ноги извивающимися червями расползались в разные стороны. Органы изображали наряженные соответствующим образом люди, исполняющие каждый свой танец. В финале от «женщины» оставалась одна лишь пустая оболочка, растекшаяся по залу, как кожа разложившегося трупа. Зрелище было настолько дикое и омерзительное, что некоторые не выдерживали и, зажимая рты, выбегали на улицу. Несомненно, в роли органов выступали люди с отменной гимнастической подготовкой, и то, в какие узлы они могли скрутить свои тела, впечатляло.

Автор перфоманса, швед Боссе Янсон, колесил по миру со своим проектом и имел колоссальный успех — как в Европе, так и в Азии желающих лицезреть распад «живого организма» было хоть отбавляй. Как-то в приватной беседе швед хвастался, что его проект даже входит в образовательные программы некоторых особо продвинутых стран.

— Боссе молодец, — одобрительно тряхнула коротко стриженной головой Лара. — Сечет фишку. Знает, что народу нужно.

Мы вышли из Выставочного центра, и мне показалось, что среди юной майской листвы маячит знакомая фигура. Ошибиться было сложно. Бывшего мужа я узнаю из тысячи. Отношения у нас непростые настолько, что даже трудно сказать, как я к нему отношусь. Ненавижу? Да. Презираю? Да. Люблю? Возможно. Жалею? Несомненно. Но после всего, что с нами произошло, видеть Евгения для меня сущая пытка.

— Лар, там Волчанский или мне уже мерещится? — тронула я за локоть подругу.

— Он самый, — хмуро откликнулась Заглушкина-Валуа.

Женю Ларка не любит. Он платит ей той же монетой. Мелькнув пару раз вдали, Волчанский скрылся за поворотом, но тут же последовал вызов смартфона, извещающий, что со мной желает беседовать бывший супруг.

— Да, Женя, я тебя внимательно слушаю, — сухо отозвалась я.

— Мира, здравствуй, — деловито проговорил он. — Извини, на долгие прелюдии нет времени. Надеюсь, ты поживаешь хорошо. Перехожу сразу к делу. Тебе не требуются сотрудники?

В душу тут же закралось подозрение, что совпадением это быть не может. Только что я увольняю разнорабочего, и вездесущий Евгений тут как тут. Уже осведомлен. Ох, не зря он маячил у Выставочного комплекса!

— Слушай, Волчанский, сколько ты заплатил Звягинцеву, чтобы занять его место?

Надо признать, удивление бывшего супруга выглядело вполне натурально.

— Ты что, Мирослава? Какому Звягинцеву? — в пределах разумного возмутился Волчанский. И тут же принялся пояснять: — Я просто так спрашиваю, я всех подряд обзваниваю. Меня вчера с работы попросили, вчера и начал людей обзванивать. Сегодня до тебя очередь дошла.

Последнее место работы доктора исторических наук Евгения Ивановича Волчанского — ночной охранник в соседней школе. Только на моей памяти было больше пяти самых разных охранных агентств, и отовсюду Женю выгнали. А выгоняли Волчанского со столь непритязательных рабочих мест за одну и ту же провинность: увлекшись написанием монографии о ближайшем круге последних Романовых, горе-охранник забывал о своих прямых обязанностях, а именно пренебрегал предписанными обходами вверенных ему объектов, на чем и палился.

— Ты знаешь, это просто удивительно, но для тебя и в самом деле есть работа, — неохотно призналась я, уговаривая себя, что на ловца и зверь бежит и что Евгений ничуть не хуже любого другого разнорабочего. И даже лучше — в отличие от многих других людей этой специальности, не склонен к алкоголизму. — Пойдешь разнорабочим на выставке?

— Отлично, Мирочка! — обрадовался бывший муж. — Я знал, что именно ты поможешь мне с работой!

— Завтра к десяти будь у выставочного комплекса. Я тебя встречу и проведу.

Судя по голосу, благодарности Волчанского не было границ.

— Вот спасибо! Я твой должник!

— Что правда, то правда, — насмешливо откликнулась я.

— Не начинай, ладно? — глухо проговорил Волчанский. И тут же смягчился: — До завтра, душа моя.

— Этот звонил? — догадалась подруга, глядя, как я убираю смартфон.

— Он самый. Будет вместо Звягинцева работать.

Ларке только повод дай — а уж она порезвится!

— Поистине зрелище, достойное богов! — зашлась в восторге подруга. — Профессор университета, завернувшийся на своих изысканиях, лишившийся наград и регалий и подавшийся в разнорабочие!

Я искоса глянула на Лару и, удивляясь ее желчности, тихо проговорила:

— Не нужно глумиться. Он не виноват. Это сильнее его.

— Странные вы все-таки ребята, — скупо улыбнулась Лариса. — То собачитесь, как последние гопники, то глотки друг за друга перегрызете. И тут же сменила тему: — Ты сейчас куда? Может, в кабачок закатимся?

— Нет, Лар, я в «Детский мир» поеду, Катюшке что-нибудь куплю.

Подруга посмотрела на меня долгим взглядом красивых карих глаз и, пробормотав слова прощания, распахнула дверцу алой спортивной машины, на которой носилась по Москве не хуже профессионального гонщика.

Мой любимый отдел — игрушки. Вот и сегодня я отправилась прямо туда. Долго прохаживалась между слишком современными куклами, понимая, что вульгарно раскрашенные «монстр хайнц» вряд ли понравятся моей малышке. Зато мягкие пушистики — это как раз то, что Катюня любит больше всего. Упитанные зайцы с толстенькими лапками, щенки с ласковыми мордочками и котики. Котики милые настолько, что так и хочется взять такого славного, прижаться щекой к мягкой шерстке и не выпускать.