Роджер Хоббс - Призрак

– Насколько хорошо ты его знал?

– Более или менее хорошо.

– Насколько хорошо?

– Настолько же хорошо, как знаю тебя, Маркус. Я так понимаю, ты пригласил меня сюда слушать, а не трепаться о каком-то наркомане, с которым я встречался по работе.

– Дело не в этом, Джек, – сказал Маркус. – Сегодня утром Морено получил пулю, и он заслуживает нашего уважения. Он до самого конца был одним из нас.

– Лучше я сам получу пулю, чем стану оплакивать костолома вроде Морено.

Мы замолчали, и я вгляделся в лицо Маркуса. У него был усталый взгляд. От кофе в его чашке остались коричневые полосы. Чашка давно не дымилась. На столе – ни пустых упаковок от порционных сливок, ни оберток от сахара. В чашке – лишь коричневые потеки и черный осадок. Этот кофе варили часа три назад. Мало кто заказывает кофе в три часа ночи.

– Так в чем дело? – спросил я.

Маркус полез в карман, достал перехваченную резинкой пухлую пачку двадцатидолларовых купюр и положил ее на стол.

– Сегодня утром, – сказал он, – моя операция с участием Морено закончилась очень плохо. Гора трупов. Груз исчез. И федералы стоят на ушах.

– Чего ты хочешь от меня?

– Я хочу, чтобы ты сделал то, что у тебя так хорошо получается, – сказал он. – Спрятал концы в воду.

Глядя на пачку в пять тысяч долларов, ни за что не скажешь, что перед тобой пять тысяч долларов. Даже если пересчитаешь их дважды, как это наверняка сделал Маркус. Пять штук – это стопка зеленых бумажек шириной два с половиной, длиной шесть и высотой восемь дюймов. В стопке может оказаться и две тысячи, и все двадцать. Мозг просто не успевает сообразить, сколько там денег. Много – это да, но вот как много?

Маркус подвинул пачку ко мне, потеснив на столе патроны.

Я посмотрел на нее.

– Маркус, при всем к тебе уважении, меньше чем за двести тысяч я и пальцем не шевельну.

– Это не предложение, Джек. Это тебе на текущие расходы. Ты выполнишь для меня эту работу, потому что за тобой должок. Ты уже пять лет мой должник.

Что я мог ему возразить? Впрочем, не уверен, что мне хотелось возражать.

Маркус ввел меня в курс дела. Рассказал, что происходило за полчаса до налета, а затем начал излагать подробности операции, как будто, комментируя удар за ударом, вел репортаж с боксерского поединка. Фразы он произносил отрывисто, словно зачитывал телеграфные сообщения или наговаривал текст на автоответчик. В сущности, он просто выдавал набор фактов, выплевывая их короткими очередями, почти без передышки.

– Вряд ли ты в курсе. Здесь еще рано. Зато на востоке это уже во всех новостях. Четверо убитых, включая Морено. Они должны были взять крупную сумму наличными, которую везли в казино. Плевое дело. Работы на тридцать секунд. Я не сомневался, что даже такие идиоты, как Морено с напарником, справятся на счет раз. Проскочить мимо пары-тройки камер наблюдения, нагнать страху на инкассаторов, схватить деньги и дать деру. Больше от них ничего не требовалось. Потом спрятаться в надежном месте, позвонить мне и ждать дальнейших инструкций. Я рассчитал все до мелочей. Осечки быть не могло.

– Но Морено схлопотал пулю, – заметил я.

– А я так и не дождался звонка.

– Зачем ты вообще связался с Морено? Насколько мне известно, его напарник был не намного лучше.

– Расходный материал.

Я ненадолго задумался.

– О какой сумме шла речь?

– Миллион с хвостиком. В стодолларовых купюрах. Столько, сколько обычно заказывает казино. Первые выходные июля, первая утренняя доставка. Миллион двести – миллион триста. Примерно столько нала им нужно после ночной игры.

– Откуда ты знаешь, что Морено убит?

Маркус кивнул на работающий в углу телевизор:

– Один из грабителей застрелен. Белый. Напарник Морено – чернокожий. Ты когда-нибудь видел, чтобы по телевизору показывали твоих людей, заснятых камерой видеонаблюдения?

– Не приведи господи.

– А я вот любовался сразу на двоих.

– Когда все это случилось?

Маркус перевел взгляд на часы. Как и я, он носил «Патек Филипп».

– Почти четыре часа назад.

Я накрыл рукой пачку денег:

– Хочешь совета? Жди. Четыре часа – это не срок. На последнем деле в Вегасе я через четыре часа не то что звонить не мог, я еще и в себя толком не пришел. Был в полном ауте. Да еще эта жара. Я понятия не имел, кого замочили, а кого замели. Я даже не знал, у кого фишки. То есть вообще ничего не соображал. Только и думал, как бы живым добраться до берлоги. Залечь на дно и ждать, пока эти уроды во главе с окружным прокурором не угомонятся. И я бы на твоем месте не больното верил тому, что говорят по ящику. Морено мог и выжить. Вдруг его прооперировали и отправили в камеру? Раньше полудня мы даже этого не узнаем. Прежде чем что-то предпринимать, надо подождать, пока не уляжется шумиха. Лучше всего до завтрашнего дня вообще не дергаться. Понимаю, ты боишься, что этот черный…

– Риббонс. Джером Риббонс.

– Ты боишься, что Риббонс попытается тебя нагреть. Но тут уж ничего не поделаешь. Придется посмотреть, как будут развиваться события. Если начнешь суетиться, он решит, что ты открыл на него охоту, и тогда вообще сгинет.

– Да не могу я ждать, – сказал Маркус. – Товар, который увели Риббонс с Морено… Он горячий. У меня в запасе всего сорок восемь часов.

– Что-то не так с этими деньгами?

– Вот именно. Миллион с лишним налом. Банкноты подлинные, не помеченные, запечатанные. Прямиком из хранилища Федеральной резервной системы. Отгружены из Вашингтона и направлены в филадельфийское отделение ФРС для распределения по казино Южного Джерси. Это банкноты , Джек.

– И в чем проблема?

Маркус кивнул на пачку денег в моих руках:

– Они с федеральной начинкой.

Федеральная начинка.

Два слова, от которых кому угодно станет не по себе.

И я здесь не исключение. Правда, до сих пор лично мне иметь дело с федеральной начинкой не приходилось. Если бы меня спросили, я бы сказал, что вся эта история – злая и до абсурда нелепая насмешка над банковской безопасностью. Она напрямую связана с системой транспортировки наличности из Федерального резерва. Бюро по выпуску денежных знаков и ценных бумаг в Вашингтоне печатает банкноты. Очередная партия денежных купюр поступает в автомат, который раскладывает их в корешки по сто листов, а корешки – в пачки по тысяче листов в каждой. Затем деньги вакуумным способом упаковывают в целлофан, что облегчает процесс транспортировки. Станок ежедневно печатает по полмиллиарда долларов весом около пятисот тонн. Целлофановая упаковка этой огромной груды бумаги обходится не в один миллион долларов. Зато вакуумная упаковка сокращает объем каждой пачки на четверть, что снижает стоимость транспортировки. Как только банкноты упакованы, их укладывают в грузовики и везут в Казначейство, где пропускают через сканер, считывающий серийные номера. Затем деньги грузовиками переправляют в один из одиннадцати уполномоченных банков Федерального резерва. Там их снова сканируют и развозят по более мелким банкам, раскиданным по всему миру. Банки-получатели сканируют деньги в третий раз, затем вскрывают целлофан и пускают наличность в оборот. Эта операция не имеет ничего общего с инфляцией. ФРС просто заменяет ветхие купюры новыми, так что количество денежной массы в обороте остается практически неизменным – плюс-минус доли процента в год. Мелкие банки собирают пришедшие в негодность банкноты и передают их в более крупные банки, откуда они поступают в Казначейство, где уничтожаются. Вот такой вот цикл.