Александр Устинов - NEXT-2. Следующий. Книга 3. Чужая война

— Смотри. Это твое письмо?

Иван все еще находился в какой-то прострации и потому лишь заторможенно кивнул, отвечая на последний вопрос. Мысли лихорадочно роились в голове Розгина. Он чувствовал, что нужно сказать еще что-то, но подобрать тему для разговора с осиротевшим юнцом оказалось не так-то просто.

— Можно я прочту? — Федечка кивнул на конверт. — Ну, чтоб понять тебя лучше. Вроде как познакомиться… Человек через письма понятней становится… — Не дождавшись никакого ответа, он все-таки вскрыл конверт и, развернув лист бумаги, принялся читать вслух с той стороны листа, которая первой оказалась перед глазами: — «…Сначала я обижался, а теперь понял. Вы правильно сделали, что закинули меня в этот далекий-предалекий пригород Лондона, далеко-предалеко от себя… Я привыкаю быть взрослым и самостоятельным и даже не хочу больше плакать по вечерам, как было сначала. Извините, что пишу от руки и по-русски. Компьютер и английский надоели до чертиков. Так что придется вам попотеть, расшифровывая эти каракули. Да и сами вы, пожалуйста, не только звоните, но иногда черкните что-нибудь, потому что разговор по телефону исчезает, а письма получать радостно, и их можно сберечь… Обнимаю вас и Лизу, крепко целую… Кирсанов Иван , или, как звала Лиза — ваш любящий «младшенький»…»

Лицо Кирсанова на мгновение изменилось. Оно будто начало оживать. Но вместе с этим эффектом выхода из состояния транса произошло и еще кое-что. Сначала наморщился Ванин лоб, дернулись тонкие мальчишеские губы, а в завершение всего этого процесса на глаза навернулись огромные слезы. Федечка заметил это. Впрочем, так же как и вынырнувшие из-за дверного косяка Санчо и Клавдия. Осуждать мальчика за его слабость никто не стал. Всем было понятно, что слезы сейчас — наилучший выход для поселившейся в сердце боли.

— Совсем не каракули, Вань, — только и сказал Розгин. — Отличный почерк, легко читается… И мысли…

Ваня заплакал, громко, по-детски, и почти тут же уткнулся в Федечкино плечо. Плач Кирсанова быстро перешел в сотрясающие тело рыдания. Клавдия бросилась вперед.

— Все, Федь! — осторожно, но с долей нажима произнесла она, обращаясь к племяннику. — Теперь отойди! Если расплакался — ничего теперь страшного с ним не будет!..

Клавдия с легкостью, что в общем-то было неудивительно при ее комплекции и по-мужски крепких руках, подхватила с пола рыдающего Ивана и поставила его на ноги. Затем подвела мальчика к низенькому дивану, стоящему здесь же, в рабочем кабинете покойного Владимира, и ласково усадила его рядом с собой.

— Плачь, маленький, — тихо произнесла она, проводя рукой по светлым взъерошенным волосам Кирсанова. — Плачь… Это полезно, это хорошо… Не стесняйся, родненький, не удерживай слезы… Вся первая боль так и вымоется из организма… Есть жизнь, а в ней есть смерть, малыш, и ничего мы с этим не поделаем… Плачь, родной…

К рыданиям мальчика почти тут же присоединилось громкое шмыганье носом откуда-то со стороны порога. Клавдия подняла голову и увидела замершего в проходе Мошкина. Не в меру расчувствовавшийся помощник народного избранника быстро отвернулся и утер глаза рукавом просторной рубашки. Безутешные рыдания Ивана начали постепенно затихать. Мальчик поднял голову, внимательно и все еще с грустным выражением лица оглядел окружающих его людей — так, будто увидел их только сейчас.

— Мама жива, правда? — прозвучал первый нерешительный вопрос.

— Жива. — Клава кивнула.

— И будет жива? Она не умрет?

— Нет, конечно! — Розгина постаралась, чтобы ее голос звучал как можно увереннее. — Раз ты приехал. Ты поможешь ей… Ну, вернуться.

Голубые глаза мальчугана пристально уставились на незнакомую, но такую добрую женщину. Ему хотелось ей верить, но на душе по-прежнему было неспокойно.

— Вы думаете, я смогу? — спросил он.

— Я знаю. — Клавдия уверенно улыбнулась. — Сможешь.

— А кто вы?

Розгина не нашла сразу, что ответить на этот прямой вопрос. Начинать объяснять мальчику, что она, дескать, с детства была знакома с экономкой их семьи Елизаветой Михайловной? Или… На выручку к тетушке пришел Федечка. Он тоже сел на диванчик по левую руку от Кирсанова и открыто улыбнулся.

— Друзья, — просто и безапелляционно ответил он.

Иван перевел на него напряженный взгляд опухших от слез глаз.

— Но и друзья вдруг могут умереть?.. — Похоже, он вновь начинал погружаться в прежнее состояние транса.

Розгин не мог этого позволить и слегка встряхнул мальчика за плечо.

— Закончили с этим, Иван. Поднимайся. Давай-ка чуть-чуть поживем. У меня самого батя чуть не погиб, но я ему пожить предложил, он согласился и выкарабкался. А ты как?

— Давай поживем… — машинально ответил Кирсанов, сам того не подозревая, что в точности процитировал Лавра, год назад передвигавшегося на кресле-каталке по больничному скверу.

— О! — тут же поддержал его Федечка. — Формула — верняк…

Санчо шумно высморкался в свой платок необъятных размеров и, тактично кашлянув, внес предложение с интонациями опытного дворецкого:

— Может, я чайку поставлю, господа?

Клавдия кивнула в ответ и тут же поднялась с дивана.

— Идем. У них такая техника на кухне — ты один не сообразишь, чего там нажимать.

— Дебила из меня не делай, Клав, — почти натурально обиделся Мошкин. — Плита — она и в Манхэттене плита, а не ракетно-стартовый комплекс…

Их беспричинное препирательство не успело перерасти в нечто большее. Ключ в дверном замке резко провернулся, и в квартире объявилась Лиза. Не разуваясь, она отбросила в сторону мятый плащ, уже висевший к этому моменту у нее на руке, и стремительно взлетела вверх по лестнице на второй этаж.

— Ванюша! — Она буквально просочилась между спускавшимися вниз Санчо и Клавой, даже не поздоровавшись с ними, и бросилась к Кирсанову-младшему.

— Лиза… — Мальчик тут же вскочил с дивана. — Ты есть?

Они встретились в центре кабинета и сразу ринулись в объятия друг друга.

— Куда ж я от тебя денусь? — ответила она с надрывом в голосе.

Клавдия вернулась на несколько ступенек.

— Только, пожалуйста, теперь без слез, — сурово предупредила она Голощапову. — Мы все знаем. И уже проплакались… — Розгина обернулась на своего бойфренда. — Санчо, кажется, ты хотел поухаживать за дамами и детьми?

— Ну, — неопределенно буркнул тот, не сразу врубившись, что, собственно, от него хотят.

— Чего стоишь тогда дубом? Лизавета Михайловна покажет, как зажигать конфорки.

— А я чего? — Мошкин снова шмыгнул носом. — Я пожалуйста.

Лиза заставила себя нацепить на лицо дежурную улыбку и отлепилась от своего воспитанника. Взяла его за руку и направилась к лестнице.

Последним на первый этаж спустился Федечка. Он задержался буквально на пару минут, позволив себе все-таки с интересом осмотреть местный интерьер.