Александр Устинов - NEXT. Следующий. Книга 1. Отец — это звучит гордо

— Тебя что-то смущает? — мгновенно откликнулся Лавр. — Ты говори, не стесняйся! Между нами не должно быть недомолвок.

— Меня смущает. — Розгин кивнул.

— Что?

Федечка поколебался всего пару секунд, а затем решительно спросил седовласого старца:

— Вы, простите, не из сексуального меньшинства будете?

Его, казалось бы, простой и откровенный вопрос поверг авторитета в состояние шока. Еще никто и никогда не смел даже в мыслях заподозрить в нем что-нибудь подобное. Лавриков энергично обернулся на дверь, опасаясь, как бы кто не услышал слов его сына. Глаза его гневно блеснули, поджатые губы едва заметно затряслись от негодования.

— Я?! — довольно грубо возопил он, но, тут же совладав с собой, умерил взбунтовавшийся было пыл. — Я — большевик! — попытался отшутиться Федор Павлович, но вышло у него это не очень естественно. — И никогда не говори так! Обижусь, вспылю, уб… — Лавр снова осекся. — Уволю! Понял меня?

— О’кей. — Всплеск эмоций свидетельствовал о полной искренности произносимых слов, и это заметно успокоило Федора. Возникшие было в сознании подозрения улетучились, на сердце, как следствие, полегчало. — Но, если честно… Зачем я вам? С авансом, с апартаментами?.. Хороших программистов пруд пруди.

Для Лаврикова настало то самое время импровизаций на ходу, к которым он готовил себя с самого утра, но так и не достиг никаких конкретных результатов. Отцовские чувства тоже ничего не подсказали. Помалкивали они почему-то. А парень, глядя ему в глаза, вне всяких сомнений, ожидал ответа на поставленный вопрос.

— Зачем ты мне? — переспросил Федор Павлович, выигрывая при этом пару дополнительных секунд на раздумья. — Видишь ли, Федя… Мне хотелось бы… чтоб человек рядом был.

— Человек?

— Ага! — Идея созрела в голове законника в одно мгновение и пришлась ему по душе. — Ну, независимый такой, свежий. Чтоб за зарплату не держался. Взрослые держатся, боятся правду говорить.

— Почему? — не понял молодой человек.

— Почему, почему… — пробурчал Лавр. — Считают меня слишком большим авторитетом. И выходит, что никого… искреннего рядом нету. А это тяжело, когда рядом — никого… А ты — будешь. — Вор в законе лучезарно улыбнулся. — Идет?

Его объяснение более чем устроило юношу.

— Идет, — весело кивнул он.

После этого мужчины скрепили состоявшуюся на словах сделку крепким рукопожатием. Оба были довольны друг другом. Пока.

— Во убивается, — меланхолично протянула Клавдия, нарушая установившееся в столовой молчание и коротко кивая в сторону включенного магнитофона.

Она и Санчо, врубив кассетник на полную громкость, наслаждались классической музыкой, сидя за столом друг против друга. Дымящиеся чашки свежезаваренного чая создавали дополнительную магическую ауру в их тесном круге меломанов. Мошкин был просто одухотворен окружившей его идиллией. Любимая музыка, любимый напиток и главное — любимая женщина в непосредственной близости, раскинувшаяся на хрупком табурете во всей своей красе. Санчо буквально тонул в ее зеленых, манящих, словно омут, глазах. Самым сильным и практически неконтролируемым его желанием было броситься к ногам этой дамы и в порыве нахлынувших чувств страстно стиснуть ее тело в своих широких и могучих объятиях.

Однако здравый смысл подсказывал Александру, что стоит повременить с открытыми проявлениями душевных привязанностей. Его поступок мог быть неверно истолкован, а отталкивать от себя женщину вовсе не хотелось. В глубине души Мошкин строил сейчас совсем иные, далекоидущие планы, над которыми прежде он еще ни разу в жизни не задумывался. Отчасти, может быть, потому, что не встречалась на пути его достойная женщина. Но теперь все в Александре изменилось. Он уже рисовал себе красочные картины семейного уюта и даже видел в мечтах детишек, которые вполне могли бы еще появиться у него и Клавдии. Впрочем, он понял, что забегал сейчас в мыслях слишком далеко, и сам устыдился этого еще не обоснованного по всем параметрам порыва.

Мужчина отвел пышущий огнем взгляд и занял себя тем, что сделал маленький, обжигающий горло глоток чаю. Они с Клавдией уже зарядили по второму бокалу данного напитка. Надо же, и здесь их вкусы сошлись!

— Жалко даже, хоть и не понятно ни слова, — сокрушенно посетовала на оперное пение Клавдия.

— Для душевных переживаний не требуется переводчик, — со знанием дела вынес собственный вердикт Мошкин, вроде как намекая женщине на что-то.

— Оно так, — неопределенно согласилась она, не собираясь вступать в беспричинные споры с милым и обаятельным, на ее взгляд, оппонентом.

Клавдии импонировало то, с каким трепетным вниманием Санчо относился к ее отнюдь не благородных кровей персоне. Мошкина никак нельзя было отнести к категории блещущих красотой мужчин, но он так забавно и по-детски смущался всякий раз, когда его взор пересекался в пространстве над столом с Клавдиным, что он не мог не вызвать у нее женского умиления. Таких скромных в проявлении своих чувств типов сейчас не часто можно встретить. И уж тем более в таких кругах, в каких вырос и провел все свое существование Александр.

— Тоска, — изрек Санчо, закатывая глаза к потолку.

Клавдия растерялась и, отставив в сторону бокал с ароматным чаем, предприняла попытку подняться из-за стола.

— Так давайте выключим, если тоскливо, — предложила она обеспокоенно. — Я включила не спросясь.

— Не, — с улыбкой покачал головой Мошкин и сам не заметил, как его пухлая ладонь в попытке удержать женщину накрыла ее руку. — Это героиню зовут Тоска.

— А-а… — сконфуженно откликнулась женщина, стыдясь собственного ляпа.

Санчо осторожно и с невесть откуда взявшейся у него нежностью пожал Клавдину кисть, отчего у нее по всему телу пробежала приятная дрожь. Странное чувство посетило Розгину. Безотчетное, незнакомое прежде, но в полной мере прекрасное.

— Умрет она скоро. — Александр по привычке шмыгнул носом. — Совсем умрет.

— Ай-ай-ай, — запричитала женщина. — Не люблю грустные концы. Их в действительности — за глаза. А тут еще в опере…

— В опере все концы грустные.

— Ну, не скажите! — Клавдия не спешила выдергивать свою руку из пленительных объятий сидящего напротив мужчины. Поглощенная музыкой и общением друг с другом, эта парочка немолодых уже голубков напрочь забыла об остывающих порциях чая. — Я, когда в НИИ шинной промышленности работала, пока еще не сдох институт, так вот нам билеты в Большой театр выдали. «Севильский цирюльник» произведение называлось. Очень веселая была опера. Но буфет там — кошмар какой дорогой, — зачем-то понизив голос до шепота, разоткровенничалась с собеседником дама. — Даже по тем деньгам.