Людмила Мартова - Вишня во льду

Он снова набрал номер служебного телефона и дал поручение, которое ему обещали выполнить за пару часов. Слушающая его Елена смотрела непонимающе – предлагая проверить записи с камер видеонаблюдений, она имела в виду совсем другое. Впрочем, задать вопрос она не успела. Телефон Дорошина запищал и завибрировал, вызывая хозяина на разговор по скайпу. На экране появилось довольное лицо Эдика Киреева.

– Привет, Вик, с Новым годом тебя, – с энтузиазмом заговорил он. – Лежишь в постели? Празднуешь до сих пор, когда другие люди за тебя работают?

– Болею, – проскрипел в ответ Дорошин, которого неимоверно тянуло в сон. – Своими звонками ты, Эд, поднимаешь человека практически со смертного одра.

– Да ладно, тебя оглоблей не перешибить, не то чтобы соплей, – невозмутимо сообщил Эдик. – Сейчас я тебя живо вылечу. Мои друзья в правоохранительных органах города-героя Москвы по моей, заметь, просьбе проверили, кто запрашивал электронные каталоги областных художественных галерей. Тех восьми, о которых рассказывал Ян Двиницкий.

– И кто же? – Дорошин внезапно охрип. То ли от волнения, то ли от болезни.

– Господин Раевский Александр Павлович. И знаешь, кем он трудится?

– Эдик, да не тяни ты кота за причинное место, и так голова взрывается, – простонал Дорошин.

– Главным художественным консультантом издательства «АртГалери». Это один из трех ее сотрудников, которому Двиницкий, по его словам, рассказывал про достоинства провинциальных музеев. Кстати, именно господин Раевский от лица издательства ведет переговоры с партнерами, в том числе и иностранными. У него огромная база коллекционеров со всего мира. Чуешь?

– Чую. Он имеет возможность продать любое полотно напрямую, не выходя на «черный рынок». К примеру, он знал, что наш питерский знакомец, господин Соколов, собирает именно картины художников, имеющих отношение к «Бубновому валету», поэтому картину предложили именно ему, пусть и не напрямую, а через Григория Орлова. Ну, это ребята быстро пробьют. Так что, считай, что заказчика мы вычислили. А у нас тут, Эд, другой конец ниточки уже виден. Думаю, что не сегодня завтра, а я уже буду знать имя непосредственного похитителя полотен, ставшего по совместительству еще и убийцей.

– Думаю, что господин Раевский исполнителя тоже сдаст за милую душу. Хотя ты – все равно молодец. Ладно, герой. Болей со вкусом. Ну и выздоравливай побыстрее. Ты там как, в одиночестве чахнешь или есть кому позаботиться о гении российского сыска?

– Есть, – засмеялся Дорошин. – Ты же меня знаешь, Эдик. Я всегда умел устраиваться.

– Тогда Елене Николаевне привет.

– Откуда ты… – Дорошин поперхнулся от удивления и не на шутку закашлялся. Киреев терпеливо переждал, пока внезапный приступ пройдет.

– Так ты же сам сказал, что я тебя хорошо знаю. – Теперь он тоже засмеялся и подмигнул Дорошину. – Наверное, даже лучше, чем ты сам себя знаешь, Вик. Счастья тебе, дружище.

Арест Ксении Стекловой, младшего научного сотрудника областной картинной галереи, наделал в городе много шуму. Журналисты, получившие информацию о хищении ценных полотен, рвали на части полковника полиции Виктора Дорошина, пытаясь получить комментарии. Он отмахивался как мог.

– Да не люблю я это все, – виновато объяснял он Елене и Федору Ивановичу в один из вечеров, когда они после работы собрались за ужином.

Несмотря на то что Елена фактически переехала к нему в дом, к деду они с Дорошиным заезжали каждый вечер. Вместе ужинали, вели неспешные разговоры на интересные всем троим темы, проверяли, есть ли у старика все необходимое, в четыре руки пылесосили квартиру и мыли полы.

Дорошин в глубине души считал, что это не дело. Елена, разрываясь между двумя домохозяйствами, уставала ужасно, и ему это не нравилось. Дорошин понимал, что деда она не бросит, а к нему в дом тот вряд ли переедет. Неправильно это было бы. Стариков нельзя срывать с насиженного места, от этого они болеют и умирают. Дорошин был в этом уверен. Дома Федора Ивановича Золотарева окружали знакомые, давно привычные предметы, а дорошинский дом, даже отремонтированный и оснащенный благами цивилизации, все равно останется для него чужим. Да и когда этот ремонт закончится…

Чтобы облегчить Елене жизнь, Дорошин был готов сам переехать к Золотаревым, их просторная четырехкомнатная квартира в центре города вполне выдержала бы еще одного жильца, но ни Елена, ни Федор Иванович этого не предлагали, а ему самому неудобно было навязываться.

– Ты не прав. – Елена прервала его мысли об их неустроенном быте. Интересно, в чем именно он не прав? Дорошин вопросительно посмотрел на нее. – Ты не прав насчет журналистов, – спокойно пояснила она. – Люди просто делают свою работу. Им важно получить достоверную информацию, чтобы рассказать своим читателям и зрителям, что именно произошло. А ты от них скрываешься. Нехорошо это, неправильно.

– Ладно, соберу пресс-конференцию и обо всем расскажу, только в один присест, – пообещал Дорошин. – Нет сил одно и то же повторять как заведенный.

– А можно нам с дедом не ждать до твоей пресс-конференции? – лукаво попросила Елена, убирая чашки со стола. – Я так и не поняла, как ты догадался, что это именно Ксюша. У нее же было алиби на момент убийства Ильдара.

– Так ты мне подсказала. – Он поймал ее руку, прижал к губам. Почему-то ему все время хотелось к ней прикасаться. Просто так, без всякого неприличного подтекста. Просто чувствовать тепло кожи, ее шелковистую нежность. У него будто силы прибывали от этого простого действия. – Когда ты сказала про камеры на дороге, я понял, как могу проверить алиби Ксюши. Мне не давало покоя, зачем она приезжала ко мне третьего января. Только с дороги – и сразу нанесла визит.

– А того, что она по тебе соскучилась, ты не допускал? – Голос Елены звучал безразлично, хотя Дорошин, уже знакомый с ее характером, знал, что она ревнует. Бешено ревнует.

– Не могла она по мне соскучиться! Она вообще не испытывала ко мне никаких эмоций. В ее отношениях со мной с самого начала был только голый расчет. Я появился в галерее, потому что Мария Викентьевна пригласила меня на встречу. Ксюша подслушала нашу беседу и узнала, что вскрылась пропажа картин. Да, Мария Викентьевна знала только про один этюд Куинджи, но ее открытие неминуемо приводило к полной инвентаризации, а значит, и к установлению факта пропажи всех остальных полотен, которые она на протяжении года выносила потихоньку из галереи и переправляла в Москву, своему сообщнику, точнее, заказчику Раевскому. Именно поэтому она и решила меня завлечь, чтобы получать информацию о ходе расследования. Надо сказать, что я повелся, как полный осел, которого поманили сладкой морковкой.