Людмила Мартова - Вишня во льду

Ксюша же взамен родила ему двоих детей, аккуратно вела хозяйство, пусть и прибегая к помощи домработницы, но освоив премудрости кулинарии, украшала собой званые вечера, заставляя партнеров мужа восхищенно причмокивать при своем появлении, безропотно отпускала мужа на мальчишники и положенные пьянки в банях, никогда не ревновала и не доставляла ему ни малейших хлопот.

Альберт был всем доволен и искренне считал, что четырнадцать лет назад рассчитал все правильно и совершил очень выгодную сделку. Ксюша ни в чем не нуждалась, ни на что не жаловалась, но отчаянно скучала. Мужа она не любила.

Дети – десятилетний Арсюша и пятилетняя Настенька уже не требовали ежеминутного внимания, ходили себе в школу и элитный детский сад, а в остальное время прекрасно ладили с няней.

Ксюше все чаще хотелось приключений, пусть даже и сопряженных с холодящей кровь опасностью, вот только взять их было совершенно негде. Впрочем, умный человек отличается от глупого тем, что не мечтает, а ставит цели. Ксения Стеклова была умной молодой женщиной, поэтому цель для себя определила четко и была намерена идти к ней, невзирая на трудности и преграды.

Неожиданно встреченный ею в картинной галерее мужчина, пришедший по делам к старой и нудной Виконтессе, ее заинтриговал. Он был привлекателен, даже красив. В его простой на первый взгляд внешности таилось что-то благородное, обращающее на себя внимание, заставляющее во второй раз обернуться, чтобы разглядеть получше.

Он выглядел надежным, верным, неглупым, очень спокойным человеком. И в этом спокойствии крылась мужская сила, которую Ксения за годы наблюдений за представителями другого пола научилась видеть и ценить. Пока они вешали штору, Ксения вдруг задумалась о том, каково это лежать в его объятиях, чувствовать на шее его дыхание, ощущать его пальцы на своей коже.

Никакие мужчины до этого не вызывали в ней подобных мыслей. Занятия сексом Ксения считала не очень приятной, хотя и нечастой обязанностью, а о том, что от этих занятий можно еще и испытывать удовольствие, читала только в женских романах, которые, к слову, не очень любила. Воспитана она была на классической литературе и другими жанрами немного брезговала.

В общем, мужчина, представившийся Виктором Дорошиным, чем-то ее зацепил, тем более что Ксюша просто физически ощущала, что от него исходит какая-то неведомая опасность. Как от волка, идущего по следу. Он будил не только физические желания, но и изрядно щекотал любопытство, поэтому Ксения для себя решила, что обязательно должна познакомиться с ним поближе.

Она видела (женщины всегда это чувствуют), что тоже его зацепила. Он прямо глаз с нее не сводил, и его внимание ей было приятно. Кроме того, это Ксюша тоже успела заметить внимательным ревнивым женским взглядом, у него не было обручального кольца. Правда, это ровным счетом ни о чем не говорило, многие женатые мужчины не носили колец, но почему-то благодаря внезапно обострившемуся женскому чутью Ксюша знала, что он не женат.

Дорошин не попросил ее телефона. Не потому, что не хотел, просто не посмел спросить, это Ксения тоже понимала со всей очевидностью. Поймать его после окончания разговора с Виконтессой она не успела. Собиралась, конечно, даже слонялась неподалеку, чтобы якобы случайно попасться на глаза, но была перехвачена Ариной Романовной Морозовой, директором галереи, женщиной высокодуховной, абсолютно беззлобной, непрактичной до святости. Коллеги над ней постоянно посмеивались, необидно подшучивали, но уважали. Поэтому, когда Морозова отправила Ксюшу отнести пачку документов в областной Департамент культуры, отказать ей та не смогла, а когда, выполнив поручение, вернулась обратно, Дорошина в галерее уже не было.

Впрочем, это было не страшно. Его телефон или адрес наверняка можно было раздобыть у старухи. Та благоволила Ксюше, в отличие от грымзы, мымры и зануды Ленки Золотаревой. Вот та Ксению Стеклову не любила. На совещаниях смотрела хмуро и как будто мимо, ни разу не похвалила, не поддержала, не сказала доброго слова, будто Ксюша – не человек, а неодушевленный предмет мебели, да еще и чужеродный, так и не прижившийся в галерее.

Это было особенно обидно, потому что специалистом Ксения была неплохим и в галерее работала с выхода из второго декрета, то есть три года, а своей для Золотаревой так и не стала. Впрочем, со всеми остальными сотрудниками, включая своего непосредственного начальника Бориса Грамазина, отношения у нее были нормальными, а на Золотареву наплевать и растереть. Подумаешь – цаца!

Итак, решено. Завтра же Ксюша найдет повод подлизаться к Виконтессе и попросит телефон Дорошина. В конце концов, у нее есть цель, к которой нужно идти. А какими методами, не имеет ни малейшего значения.

Суббота – лучший день недели. Особое отношение к субботе у Дорошина сложилось еще в молодости, когда, просыпаясь утром, он понимал, что можно не идти на работу, а отправиться с сыном в детский парк на аттракционы, затем всей семьей пообедать в ресторанчике на берегу Волги, заказав обязательную солянку и котлету по-киевски, или съездить на дачу к родителям, чтобы нажарить шашлыков и накупаться все в той же Волге, а зимой вдоволь накататься на лыжах и санках, налепить снеговиков и вернуться домой в предвкушении оставшегося впереди воскресенья.

Конечно, все это счастье выпадало на долю Дорошина далеко не каждую неделю, а только тогда, когда не было дежурства, но тем больше он любил те субботы, которые все-таки оказывались выходными. Сейчас его никто не ждал с нетерпением, чтобы провести субботу вместе, но любовь к этому дню осталась, въелась в кровь, и по субботам Дорошин позволял себе выспаться вдоволь, немного поваляться в постели, чувствуя каждой клеточкой, как растекается по телу приятная лень, затем встать и приступить к ремонтно-строительным работам в своем доме, затем съездить в магазин за пивом и полагающимися к нему вкусностями, докрасна натопить баню и париться от души часа три-четыре, перемежая походы в парилку с потягиванием холодного пивка и валянием в сугробе.

Сегодня была в аккурат суббота, и, проснувшись без всякого будильника в половине девятого утра, Дорошин с удовольствием уставился на заливающий комнату через окно солнечный свет. День обещал быть морозным – с хрустким настом во дворе, переливающимся бриллиантовым блеском на солнце снегом, обжигающим дыхание колким воздухом, который хотелось глотать большими кусками, как самое вкусное на свете мороженое.

Дорошин представил, как дым над баней будет устремляться ровно вверх, как будет пахнуть распаренным можжевельником, залитым кипятком в специальном тазу для аромата, как шлепнет по коже березовый веник и как потом он, Дорошин, распаренный и красный, с размаху прыгнет в мягкие объятия огромного сугроба, чем-то неуловимо похожего на прилегшего отдохнуть белого медведя, и счастливо рассмеялся.