Людмила Феррис - Большие девочки тоже делают глупости

— Тогда следите за ходом моих мыслей. Сегодня утром взрывают вашу машину. Вы чудом остаетесь жива. Ближе к обеду нападают на Марка Бельстона. Он в реанимации. Кому вы оба помешали? Могут ли эти два происшествия быть связаны? Вы ведь с Марком встречались?

— Встречались, не буду отрицать, но это личное.

— В вашу личную жизнь я вмешиваться не собираюсь, но привыкла вещи называть своими именами. Меня интересуют оба события — взрыв и нападение. И на вас, и на него покушались, но вы оба остались живы. Значит, преступник не остановится и будет дальше охотиться за вами. Вы оба в опасности. Но если он под присмотром врачей и полиции, то вы совершенно одна и беззащитны.

— Я здесь со старшей сестрой, с Лизой. Послушайте, а может, это все фантазии, совпадения? Случайность какая-то, двигатель неисправный… Я ведь случайно в машину не села, браслет расстегнулся и упал на асфальт, я начала его поднимать, и в это время машина взорвалась. Кошмар какой-то был: куски горящие, вокруг разлетаются… Страшно!

— Я думаю, что сами машины не взрываются. Ее взорвали, и преступник не остановится.

— Что вы такое говорите?

— То, что думаю. Вы в опасности, Анна. Про то, что вы здесь прячетесь, кто-нибудь может прознать.

— Лиза мне помогла, привезла сюда, это дача ее знакомой.

— Скажите, Анна, вы все-таки кого-то подозреваете?

— Я не знаю, что и думать. Правда, не знаю. Лиза считает, что это жена Бельстона. Но у Марка с Соней есть какие-то договоренности, он это называет цивилизованными отношениями.

— Мужчины всегда так говорят, — кивнула Юлька, будучи в этом вопросе теоретиком. — А враги у вас есть?

— У всех есть враги, у меня скорее злопыхатели, косточки мне моют за спиной, в лицо боятся что-то сказать.

— Кто боится тебе что сказать? — Из соседней комнаты вышла Лиза. — У нас гости?

В одно мгновение в комнате что-то изменилось, Анна замкнулась и свернула разговор.

— Вы кто? — продолжала выяснять Елизавета.

— Я журналист Юлия Сорнева.

— Что у нас тут делают журналисты?! — Лиза разговаривала уже только с Анной.

— Так получилось, она нас нашла.

— Где вы адрес взяли, что вам надо от нас?

— Где надо, там и взяла, — огрызнулась Юлька. Она продолжала пить чай и ощущала себя почти хозяйкой положения.

— На Марка напали, он без сознания. Юля мне об этом сказала.

— А она откуда знает?

— Знаю, — вмешалась в разговор сестер Юлька. — Работа у меня такая: хочу все знать.

— Когда это случилось?

— Во второй половине, сразу после обеда, только у нас мастер-класс на фестивале начался. Кто-то ударил его кочергой по голове прямо в кабинете.

— Да ну, я когда к нему приходила, он был живой, — удивленно и внезапно произнесла Лиза.

— Вы были у него сегодня? — спросила Юля.

— Да, была. Но он был жив, жив. Я его как вас видела. Злой, наорал на меня. Подумаешь, олигарх!

— Зачем ты ходила к нему, зачем?! — закричала Анна. — Зачем?!!

В больницу Руслан Аванесов приехал чуть за полночь. Протоколы с места происшествия были оформлены, свидетели допрошены, эксперты готовили заключение. Молодой полицейский, дежуривший у входа в реанимацию, был бодрым и разговорчивым.

— Ну, наконец я вас дождался!

— А зачем я вам? — поинтересовался Аванесов.

— Ну, я не знаю, как мне тут долго находиться. Сказали охранять, а когда смена будет, непонятно. Я больницы не люблю, — пожаловался полицейский.

— Да кто же больницы любит! — раздосадованно ответил Руслан. Понабрали на службу «детский сад», больницы он, видите ли, не любит! А он, что ли, убийства любит, раз взялся за их расследование? Работа у них такая, и любит не любит здесь не принимается.

Аванесов подумал, что парнишка совсем тут ни при чем, молодежь надо воспитывать, объяснять. А его раздражение объясняется просто: он злится на самого себя, потому что все рабочие версии преступления ему не нравятся, нет ни одной перспективной.

С фотороботом плачущей в туалете дамочки уже работают и похожую по описанию на ту, что встретилась девушке, в окружении господина Бельстона найдут, но он чувствует, что не имеет эта особа отношения к преступлению, хотя черт знает этих дамочек, от несчастной любви они могут пойти на все что угодно. Расследуя преступления, которые он про себя называл «любовными», Руслан всегда недоумевал, почему в любви нельзя договориться, почему, если один человек перестал испытывать чувства к другому, его нужно убивать? Люди должны отличаться от зверей здравым смыслом и логическим мышлением. Но если человек идет на преступление «во имя неразделенной любви», толкают его на это прежде всего неуверенность в своих силах и чувство унижения. Ведь совершенно очевидно, что кого любят — не убивают, тому желают счастья, даже любви с другим человеком, но только потому, что действительно любят.

— Вы ко мне? — От размышлений следователя оторвал немолодой мужчина в белом халате. — Я врач, вы мне звонили, вы Аванесов?

Руслан кивнул, а доктор продолжил, потому что за свою врачебную практику он повидал немало следователей и точно знал, чего от него ждут:

— Я пока не готов вам ничего сказать. У пострадавшего серьезная черепно-мозговая травма, надо избежать опасных последствий.

— Но мне по телефону сказали, что его здоровью ничего не угрожает.

— Мы не даем справок по телефону. Это дежурная фраза, которую произносят все медики.

— Но я ведь сказал, что звонит следователь.

— А по телефону не видно, следователь вы или нет.

— Хорошо, я не буду с вами спорить, я расследую совершенное преступление, и мне очень надо побеседовать с потерпевшим. Когда это можно будет сделать?

— Одному богу известно. Кома — это индикатор крайне неудовлетворительного состояния пациента, и в результате такой травмы она возникает редко, и свидетельствует это об общем ухудшении мозговой деятельности.

— Но хоть какие-то прогнозы у вас есть? — не отставал Аванесов.

— Давайте надеяться, но чем дольше человек пребывает в коматозном состоянии, тем сложнее восстанавливаются все процессы жизнедеятельности.

— Сколько нужно ждать?

— Это не ко мне. — Доктор посмотрел вверх и для убедительности ткнул в потолок пальцем: — Это к нему. Здесь исходов может быть несколько: выздоровление, умеренная инвалидизация, грубая инвалидизация, когда человек нуждается в помощи сиделки, и вегетативное состояние, когда больной продолжает находиться в коме и не реагирует на внешние раздражители. Про самый печальный вариант я не говорю, но вегетативное состояние — это тоже ничего хорошего.

— Спасибо, доктор. Я понял, что мне можно надеяться только на себя.

Вот такая непредсказуемо-коварная штука жизнь! Еще вчера человек был успешен, руководил громадным предприятием, его любили женщины, боготворили родные, им восхищались друзья, а сегодня он беспомощен и прикован к постели, и все его успехи и удачи в прошлом, а завтра — неизвестность и пустота. Сидеть в пустом больничном коридоре и ждать «незнамо чего» — такой вариант Аванесову не нравился, но отправляться домой было рано, и он двинулся на работу.