Алексей Мысловский - Операция «Анастасия»

— Да, Настюха! — всплеснула руками Светка, усевшись на стол и забросив одна на другую длинные ноги в черных чулках. — Я же тебе самое главное не успела сказать!

Небрежно покосившись на дверь, которая к счастью оказалась закрытой, Космачева, понизив голос, выразительно хихикнула и угостила Настю самой сногсшибательной новостью:

— Слушай, мать, я же вчера Витьку трахнула! — и, в ответ на недоумевающий взгляд Насти, пояснила: — Ну, Малявина, из «Триумф-экспресса»! Да знаешь ты его — ошивается тут у нас через день. — Светка блаженно закатила глаза. — Настюха… Это не мужик, а просто атас! Недаром на него наша Любка вешается. Отродясь в руках не держала такого х…! Я чуть не окочурилась, как он в меня въехал — такой огромный! Ну, не видать его больше Любки, как своей козьей задницы! Мой мужик. Съем!

Очевидно, удовлетворенная этим блестящим выстрелом, Космачева небрежно раскрыла сумочку и утонченно закурила, по-светски держа на отлете кривой мизинец с ядовито-кровавым ногтем.

— А ты чего такая кислая, мать? — недоуменно спросила она, впервые за весь день внимательно посмотрев на Настю. — Опять, что ли, полаялась со своим…

На сей раз Светка почему-то воздержалась от обычного своего словца, каким величала Настиного мужа. Поначалу Настя обижалась. Даже делала товарке замечания. Даже переставала на время с ней разговаривать. Но в конце концов махнула рукой: муж, последние остатки уважения к которому таяли так же стремительно, как тает пена на морском берегу, даже в глазах Насти начинал все более соответствовать тому определению, которым с первого взгляда наградила его Космачева.

— Да, плюнь ты на него! — ободрила подругу Светка. — Пусть идет в…! Там ему самое место. И вообще: сколько можно сидеть взаперти, как старая дева?! Слышь, Настюха, сколько раз я тебе говорила — плюнь! Хочешь, я тебя с такими парнями познакомлю? Хочешь, замуж за границу выдам? Нет, серьезно! Ты же клевая баба! Только ломаешься почем зря, как та институтка, дочь камергера… Ну, не смотри ты на меня так, я же дело говорю.

— Пожалуйста, Света… — тихо начала Настя, но закончить так и не успела. Потому что дверь кабинета бесшумно приоткрылась, и на пороге появился шеф. Пристально взглянув на бледное, измученное лицо Насти, он одними бровями молча сделал Космачевой выразительный знак. Та неохотно слезла со стола и, поджав кровавые губы, вызывающе виляя задом, гордо удалилась.

— Что с вами, Настя? На вас лица нет. — В серых, внимательных глазах шефа была неподдельная озабоченность, как у той незнакомой женщины, что привела ее в чувство нынешним утром.

Усевшись рядом, он по-отечески положил широкую теплую ладонь поверх ее хрупкого запястья, склонился стриженной колючим ежиком седой головой к ее поникшему лицу и мягко спросил:

— У вас что-то случилось? Я же чувствую. Не стоит зажимать это в себе. Лучше расскажите мне все по порядку…

О том, что утром она на полчаса опоздала на работу, из-за чего он вынужден был изъясняться с японцами на пальцах, равно как и о том, как бестолково она переводила их слова, шеф даже не упомянул. И за это Настя внезапно почувствовала к нему безмерную благодарность.

— Расскажите Настенька…

Плечи ее вздрогнули и зябко затряслись. Из глаз побежали неудержимые слезы. Как удивительно добр к ней был этот, в сущности, совершенно чужой человек! Хотя и казался порой отчужденно строгим. Только благодаря ему она здесь. С того первого дня, когда, заглянув ей в глаза, он сразу понял, как Насте действительно необходима эта работа, и, главное, как она будет ее исполнять.

Недаром с отроческих лет Настя испытывала необъяснимое влечение к таким мужчинам — старше и мудрее ее, каких в старину почтительно величали мужи. Влечение это, разумеется, объяснялось еще и тем, что Настя выросла без отца. И эта незаживающая с малолетства глубокая душевная рана порой доставляла ей невыносимые страдания.

— Виталий Андреич… Прошу вас… — заливаясь слезами, с трудом произнесла Настя. — Я… Мне… Мне очень, очень плохо!..

И, зарыдав, она уронила голову на руки.

— Именно поэтому я вас в покое и не оставлю, как вы того хотите, — строго сказал шеф. Затем встал и осторожно взял ее за руку. — Ну-ка, пойдемте со мной…

Вскоре Настя уже сидела в том самом кабинете, куда все сотрудники фирмы, да и она сама, входили с трепетом, и, звонко выбивая зубами чечетку по краю хрустального бокала, никак не могла допить обжигающий джин, который шеф безоговорочно приказал ей проглотить.

— Вот, так-то лучше, милая, — удовлетворенно сказал он, забирая бокал. — Теперь посидите тут одна, в тишине. Не бойтесь — никто вас не побеспокоит! А когда успокоитесь, мой шофер отвезет вас домой…

Проводив статную фигуру шефа туманным от слез и невыразимой благодарности взглядом, Настя со вздохом утонула в его огромном кожаном кресле, вытерла платком нос и закрыла глаза.

Минувший день казался Насте страшным сном, неотвязным и мучительным кошмаром. Откуда только взялись у нее силы этот день пережить! В душе ее кровоточила зияющая страшная пустота. И такая же невыносимая пустота ожидает ее дома…

«Стоп! — твердо приказала себе Настя. — Нужно немедленно успокоиться. Ведь скоро я увижу Зайку. Никаких слез! Никаких проявлений слабости!..»

Чтобы как-то отвлечься, она машинально раскрыла сумочку и вынула оттуда сложенную вчетверо роковую газету, с которой, собственно, все и началось. С замирающим похолодевшим сердцем, Настя дрожащими руками развернула ее на роковой странице, и взгляд тотчас остановился на той самой статье.

Ослепленный фотовспышкой человек на снимке невозмутимо улыбался.

«СМЕРТЬ НА ЛАЗУРНОМ БЕРЕГУ»…

Это началось в сентябре, в чудные благостные дни бабьего лета, которые Настя особенно любила и каждый год с затаенным волнением ждала, умоляя небо послать ей побольше солнечных дней.

И небо не обмануло ее надежды. Дни стояли теплые, безветренно чистые, с сухим солнечным запахом увядающих листьев и багровым заревом тихих вечеров — отрада души и очарование очей.

Это мимолетное время любила она еще и потому, что в сентябре был у Насти день рождения.

В этом году Настя сама купила себе подарок — скромное серебряное колечко с аметистом. Муж ограничился букетом цветов, что при его случайных заработках и исключительном пристрастии к экономии, показалось ей почти подвигом.

Событие отметили скромно, за тихим семейным столом. Настя не стала по обыкновению приглашать подруг, до полусмерти выламываться на кухне. В конце концов, она ведь уже не девочка. Да и муж не скрывал раздражения от перспективы многолюдства в доме. Из гостей была лишь Настина мама, Наталья Васильевна. И незримо восседала за столом Судьба, которая накануне преподнесла Насте столь же необыкновенный, сколь и неожиданный подарок.