Татьяна Коган - Будда слушает

Барбара подчинилась, чувствуя возрастающее любопытство.

Сам Будда опустился на колени возле стоявших в ряд крупных чаш.

— Это чаши для медитаций, я купил их в Непале. — Он любовно провел пальцем по ободку. — Они поют.

Барбара молчала, и он продолжил:

— Давай попробуем провести музыкальную медитацию. Я буду издавать при помощи разных инструментов необычные для тебя звуки и вибрации, а ты закроешь глаза и попробуешь ни о чем не думать.

— Это будет проблемой, — хмыкнула Барбара. — Разве возможно ни о чем не думать?

Будда мягко усмехнулся:

— Очень возможно, и поверь, это одно из самых приятных ощущений в жизни. Я начну с низких вибраций, играя на бубне и гонге, затем тон будет повышаться, — мы прочистим все чакры, снизу до верху, и ты ощутишь небывалую легкость, если расслабишься и не будешь цепляться за привычные ориентиры. Не сопротивляйся, не пытайся уловить мелодию — музыкальной ценности этот «концерт» не несет — помести себя в центр звука, чтобы обрести спокойствие. В центре звука — как в самом сердце торнадо — всегда безопасно и тихо. В какой-то момент ты почувствуешь, как вибрация сперва проходит сквозь тебя, а затем ты сама станешь вибрацией. Если получится, сконцентрируйся на этом, задержи это состояние. Не думай о времени, живи настоящим мгновением.

— Ох, — Барбара поерзала на сиденье. — Боюсь, мне будет сложно справиться. Я половины не поняла из того, что ты сказал. Вдруг я сделаю что-то не так?

Будда ободряюще улыбнулся:

— Не переживай. Ты не можешь сделать что-то не так. Что бы ты ни делала — ты делаешь правильно. Не бывает неудачных медитаций. Вернее, бывает та, которой не было.

Барбара хотела возразить, что сказанное им в лучшем случае не имеет никакого смысла, а в худшем — в корне неверно. Каждый человек допускает ошибки, и отрицать это глупо. Но Будде не терпелось приступить к медитации, и она промолчала. Когда раздался первый низкий удар ладони о бубен, она закрыла глаза и приготовилась потерпеть несколько скучных минут какофонии.

На удивление извлекаемые Буддой звуки не раздражали. Первые мгновения Барбара напряженно прислушивалась, но, быстро привыкнув, позволила себе расслабиться. Ничего подобного она прежде не пробовала, а значит, этот эксперимент — отличный способ узнать новое и расширить границы.

Удары бубна становились все мощнее, и этот громкий звук граничил с дискомфортом, буравя барабанные перепонки. Барбара тут же вспомнила слова Будды: не цепляйся, не вслушивайся, позволь звуку течь сквозь тебя. Она постаралась дышать ровнее и не анализировать происходящее. И почти сразу же ощутила приятное пульсирующее тепло в районе копчика. Она словно сидела на волнах — они то поднимали ее вверх на гребнях, то опускали вниз; их монотонный шум убаюкивал, погружал в дремоту.

В какой-то момент Барбара испытала непривычное ощущение — она и спала и бодрствовала одновременно. Тело размякло, а сознание, наоборот, стало острее, четче.

Звук изменился, приобрел иную тональность и ритм, стал неторопливым, тягучим. Будда сменил инструмент, но Барбара с удивлением поняла, что не хочет открывать глаза, чтобы утолить любопытство. То, что в данную минуту происходило с ее телом и мозгом, интересовало ее куда сильней.

Звук кружился вокруг медленным густым хороводом, рождавшимся от трения дерева по металлу. Звук дрожал, распадался на гармонические обертоны, стирал связи с реальностью, погружая Барбару в трепещущую пустоту.

Пульсация поднималась вверх по позвоночнику — теперь она билась где-то в районе груди, выбрасывая во все стороны лучи жара. Они прокатывались по рукам и ногам, заполняли шею и голову. Барбара отдавала отчет тому, что сидит с закрытыми глазами, но ее воображение рисовало перед мысленным взором невероятные, красочные, сюрреалистичные картины.

Сперва она увидела Будду, который сидел неподалеку и водил деревянной палочкой по краям чаши, а затем ее что-то потянуло вверх, и Будда стал стремительно удаляться — теперь она смотрела на него с высоты, которая с каждым мгновением росла. И чем сильнее увеличивалось расстояние, тем менее знакомым он становился.

Сначала она помнила, что он друг Джейка, помнила, о чем они говорили этой ночью в гостиной, но постепенно его личность теряла значимость, и вот он остался где-то далеко внизу — и теперь она уже осязала связывавшую их нить, — нить, которую сама однажды выбрала когда-то давным-давно, еще не будучи воплощенной в физическую форму. В какой-то момент нить истончилась и растворилась в пространстве, и Барбара взирала уже не на некогда знакомого Будду, а на целый город, на континент, на планету, которая уменьшалась в размерах, суживаясь в голубой мяч, затем в теннисный шарик, а потом и вовсе в еле различимую точку, слившуюся с бесконечной темнотой.

Это было очень странно, но совсем не пугало. Скорее наоборот, Барбара словно возвращалась домой после долгого утомительного путешествия, и тяжелые воспоминания отлетали от нее, подобно уносимой ветром шелухе, и все меньше оставалось в ней ее самой, и все больше образовывалось пустоты. Но какой же наполненной была эта пустота! В ней содержались все ответы, все истины, вселенные и галактики. И она, Барбара, была ее отдельной крошечной частью и всеми частями одновременно.

Краем слуха она уловила очередную перемену звука, ставшего тоньше, легче. Вибрация пробуждалась в горле, поднималась к глазам и макушке. Барбара любовалась пульсирующей энергией, текущей вокруг и сквозь нее, и вдруг ощутила — совершенно отчетливо — что и сама превратилась в чистую энергию.

Испытанный ею зашкаливающий восторг был таким острым, что ей захотелось срочно вернуться обратно и поделиться им со всем миром.

Она снова сидела на пуфике в комнате на втором этаже, но уже не являлась материей. Каждая клетка ее тела излучала пучки света, устремлявшиеся ввысь, в бесконечное пространство. Сосредоточившись, Барбара могла почувствовать свои скрещенные ноги и лежавшие на коленях ладони, но вместе с этим их словно и не существовало. Они были лишь иллюзией, материальным воплощением вечной, бессмертной энергии.

— Барби? Очнись! — Кто-то трогал ее за плечо.

— Барби, — повторил Джейк. — Ты в порядке?

Она открыла глаза. Из сумрака выплыла просторная комната, — ее углы тонули в темноте, а горящая лампа в центре высвечивала улыбающегося Будду и озабоченного Джейка.

Барбара поднялась, выбежала из комнаты, спустилась на первый этаж и замерла у висевшего на стене зеркала. Она вглядывалась в свое отражение, с удивлением узнавая привычные черты, и это было так странно, так ново, ведь она абсолютно точно помнила, что мгновение назад была нематериальна. Впрочем, возвращение в физическую форму ее не смутило — даже порадовало. Ведь теперь она знала кое-что важное. Кое-что, переворачивающее все ее представление о мире.