Людмила Мартова - Твоя примерная коварная жена

Благодаря папе у них была квартира в центре Москвы, служебная «Волга», личный «Фиат», штат шоферов и домработниц, няня для Эли, каракулевая шубка для нее же и соболиная для мамы. А благодаря маме в их доме всегда царила атмосфера праздника и бывали творческие люди, не дававшие «закиснуть», как она говорила.

Папа Мандельштама и балетных в доме не приветствовал, но и не возражал, потому что худенькая, легко взмывающая на пуантах ввысь мама характером обладала железным и мужа держала в кулаке. Она никогда не повышала голос, лишь изгибала бровь. Да еще глаза ее – огромные, черные, живые – умели по желанию хозяйки мгновенно наполняться слезами, прозрачными, как вода в горном озере. Эля думала, что, когда вырастет, обязательно научится у мамы этому фокусу, от которого папа терял запал и, кажется, весь набранный в грудную клетку воздух.

Для семьи Фалери практически не было невозможного. Маленькую Элю возили к морю и в Коктебель, и в Юрмалу, и в Сочи, и в Анапу. После первого и второго класса она побывала в Болгарии, на Солнечном Берегу и Золотых Песках, а минувшим летом – на озере Балатон. Папа частенько ездил в командировки за границу, привозя красивые туфельки, жевательную резинку, фирменные джинсы и кроссовки, магнитофон, не на бобинах, а на диковинных кассетах. Мама пользовалась духами исключительно из Парижа. В ее шкафу висели шубки из натурального меха, даже по снегу она ходила в туфельках из тонко выделанной натуральной кожи, в ее ушах блестели бриллиантовые капельки, а губы мерцали дорогой французской помадой. Мама была королевой, а Эля – папиной принцессой, которую любили и баловали до невозможности.

Она вошла в темную комнату, превозмогая страх, заглянула в зеркало, вделанное в дверцу старинного, из натурального дерева шкафа. Мама предпочитала исключительно антикварную мебель. В зеркале в очередной раз не оказалось никаких эльфов, лишь сама Эля – высокая, тоненькая, в красивом платье с пышной юбкой, с собранными в прическу волосами, в которую была вдета переливающаяся диадема из блестящих камушков.

Она собиралась на новогоднюю елку в Кремлевский дворец съездов. Эля каждый год ходила именно туда, на главную елку страны, и это не считалось подарком судьбы, а было чем-то само собой разумеющимся. Маленьким принцессам место именно там, а не в пыльных затхлых Домах культуры. На елку в Большом Эля тоже всегда ходила, но там было менее торжественно, менее нарядно, да и вообще, благодаря маме она чувствовала себя там как дома, отчего праздник терял частичку волшебства и становился практически семейным.

Эля подняла руки над головой и встала на пальцы. Она училась в школе при хореографическом училище, мечтая стать балериной, как мама, и найти себе любящего и надежного мужа, такого, как папа. Лакированные туфельки мало походили на пуанты, но все-таки девочка попробовала сделать фуэте, обернувшись вокруг себя. Раз, второй, третий.

Голова приятно закружилась. Делая очередной разворот, Эля глянула в зеркало и в испуге отшатнулась. Из него смотрело черное страшное чудище. Открыв пасть с красным мокрым зевом и огромными острыми зубами, оно готовилось выпрыгнуть наружу и напасть на танцующую девочку. Эля закричала, потеряла равновесие и упала, ударившись головой об угол шкафа. Чернота, сродни пугающему чудищу, навалилась на нее, давя и мешая дышать. Захрипев, девочка потеряла сознание.

С сотрясением мозга она пролежала до конца третьей четверти. В больнице она все время плакала и звала родителей. Мама, испуганно косясь на кровати с металлическими спинками, серое больничное белье и морща нос от запаха вареной капусты, подняла на мужа полные слез глаза, и Элю забрали домой, на постельный режим. Папа согласился, что районная детская больница – совсем не место для его потрясающего ребенка.

Лежать дома было скучно, потому что ни читать, ни смотреть телевизор, ни рисовать Эля не могла. Сразу кружилась голова, наваливалась боль в висках, начинало тошнить. Противная волна поднималась откуда-то изнутри, заставляя желудок поджиматься, сворачиваться, а потом выстреливать мутной, дурно пахнущей жижей. Делались ватными руки, слабели и начинали мелко дрожать ноги.

Мама репетировала партию Розы в «Маленьком принце», поэтому днями пропадала в театре. Папа был на своей ответственной работе, возвращаясь по вечерам и привнося в детскую запах свежего коньяка и крупные ароматные мандарины. Няня пыталась читать ей вслух, но дикция у нее оставляла желать лучшего, да и декламировать с выражением она не умела. Неправильно поставленные логические ударения лишали тексты смысла, и силящаяся вникнуть в замысел автора Эля быстро уставала и отправляла няню прочь, оставаясь одна.

Довольно быстро пришлось признать, что с балетом покончено. Сказалась пропущенная четверть, оставшиеся даже после выздоровления приступы дурноты, запрет на любые физические упражнения и уж тем более любимое фуэте.

Когда ей разрешили вставать, а потом и потихоньку гулять по улицам, опираясь на руку няни и дыша свежим воздухом, Эля как-то внезапно открыла для себя красоту Москвы. Старинные благородные дома возвышались над ней, когда она шла по улице. Она задирала голову, этого делать ей было категорически нельзя, чтобы разглядеть балконы, и тут же останавливалась, чтобы переждать головокружение.

Дома были не похожи один на другой. Все разные, как и люди. Один высокий, другой низкий. Один стройный, другой толстый, один с горбатым носом, а другой с «пуговкой» или «картошкой». Вечерами в домах зажигались окна. За их стеклами кипела чужая жизнь, разыгрывались настоящие, а не балетные страсти. Там ссорились, мирились, воспитывали детей, варили супы, шили платья, плакали от разлуки с любимыми и радовались рождению детей.

К тому моменту, как врачи разрешили Эле ходить в школу, она уже точно знала, кем мечтает быть. Архитектором. Проектировать и строить дома. Идея, озвученная папе, встретила горячую поддержку. Ребенок не хотел погрязнуть в сложном мире искусства. Ребенок хотел строить социалистическое будущее. И это было прекрасно.

Впрочем, на дороге к мечте встретилось еще одно препятствие – Эля Фалери совсем-совсем не умела рисовать. Из-под ее руки выходили не четкие и ровные линии, складывающиеся в ожившие изображения домов, которые она придумывала, а что-то кривое и кособокое, не подлежащее ни малейшему улучшению.

Будущее в очередной раз пришлось подкорректировать. Эля решила, что станет не архитектором, а инженером-строителем. У нее оказался технический склад ума. Математика и физика давались ей легко, так что к строительному институту она могла подготовиться без особого надрыва. Да и папа, несомненно, мог помочь.