Марина Крамер - Требуется влюбленное сердце

– Ты даже сравнение выбираешь убийственно депрессивное: не «плохо без него», а «хуже, чем с ним» – неужели сама не слышишь?

– Слышу… но пусть лучше так, зато он у меня есть.

– Это временно, – жестко отрезала Юлька. – И в этот раз ты уже не поднимешься. Он тебя сломал еще в прошлый раз, а сейчас, когда он уйдет, то добьет тебя окончательно. Ленка, ты мой единственный родной человек, я не могу спокойно смотреть на то, как это ничтожество топчет тебя.

– Никто меня не топчет…

Юлька махнула рукой, встала и снова ушла в кухню, а Лена все-таки расплакалась, как ни старалась избежать слез.

Утром Лена проснулась раньше подруги, тихонько выбралась из постели и вышла в кухню. В раковине с вечера осталась посуда, которую они решили не мыть, на столе – два куска пиццы в коробке и морс в кувшине, успевший закиснуть. Понюхав жидкость, Лена поморщилась и вылила все в раковину, закрыла дверь, чтобы шум воды не разбудил Юльку, и принялась за посуду.

«Она вчера была жестока, но совершенно права, – думала Лена, с ожесточением возя пенной губкой по тарелке. – Я унижаюсь, позволяю пренебрегать собой и трачу время. Нужно внести ясность – или уйти. Юлька действительно права: если он снова меня бросит, я уже не сумею справиться».

От раздумий ее оторвала Воронкова, растрепанная и сонная. Она вошла в кухню, держа в руке Ленин мобильный:

– Передай Паровозникову, что я его ненавижу. Будить меня в такую рань позволено только режиссеру, – сообщила она, протягивая Лене телефон.

– Да, слушаю. – Она зажала плечом трубку.

– Ленка, привет. У меня новости.

– Надеюсь, хорошие, потому как тебя здесь Воронкова клянет последними словами: ты ее разбудил.

– Скажи, что я приношу свои извинения. Но дело срочное. Вернулись Жильцовы.

– Погоди. Как вернулись?

– Обыкновенно, самолетом. Ребята из наружки позвонили – в их квартире ночью свет зажегся, а с утра девчонка с этюдником куда-то побежала. Я распорядился разделиться и в случае выхода супругов из дома сопровождать обоих.

– Молодец. Я ночью прилечу, сможешь встретить?

– Да, встречу без проблем.

– Тогда до ночи.

– Звучит вполне двусмысленно, – заметила Юлька, засыпавшая кофейные зерна в ручную кофемолку, когда Лена положила телефон.

– Перестань. Андрей принял правила игры, не напоминает – но мы впервые работаем вместе после того, как расстались.

– Похоже, тебе это непросто.

– А ты как думаешь? Конечно. – Лена выключила воду и потянулась за полотенцем. – Он старается держать себя в руках, но я-то чувствую, что ему неприятно видеть меня, говорить со мной и получать от меня распоряжения. Зря я вообще тогда с ним сошлась, нельзя романов на работе заводить, ведь понимала же…

– Лена, можно подумать, что никто и никогда не заводил романов и не создавал семей в рабочих коллективах. Но все справляются. Дело же не в этом, правда? А в том, что… – начала было Юлька, но, заметив, как потемнело лицо подруги, махнула рукой: – Впрочем, какая теперь разница…

Она сварила кофе, вынула тонкие фарфоровые чашки с блюдцами и объяснила удивленно наблюдавшей за этим Лене:

– А как ты думала-то? В таких интерьерах кофе из простой кружки в горло не лезет по определению.

Лена улыбнулась:

– Совсем ты зазвездилась, Юлька. В хорошем смысле, конечно. У тебя даже манеры изменились, и говоришь ты иначе, и даже кофе вон пьешь по-другому.

– Я как-то раньше не верила рассказам о том, что некоторые образы прилипают к тебе, как вторая кожа, но оказалось, что это чистая правда, – Юлька добавила в свою чашку сливки, которые перед этим перелила из пакета в сливочник, и снова улыбнулась: – Интересно, а если бы я играла не стерву из богемы, а, скажем, бомжиху, то что было бы? Курила бы «Приму» и плевалась через дырку от выбитого зуба?

Лена, мысленно представив картину, залилась смехом – очень уж не вязалась хрупкая, миловидная Юлькина внешность с такой манерой поведения.

– Тебе повезло. Домой-то когда собираешься?

– Будет небольшой перерыв после озвучки – непременно приеду. На кладбище надо, квартиру проведать.

Юлькину квартиру они сдали в аренду, и Лена иногда заезжала туда, чтобы проверить, все ли в порядке, как заезжала несколько раз и на кладбище – на могилу Юлькиного мужа Саши.

– Там все в порядке, не переживай.

– Я вот думаю… – задумчиво проговорила Воронкова. – Может, мне и нет смысла возвращаться? Ну, что у меня там есть? Только ты – и Сашкина могила. Но ее можно навещать и во время отпуска. А здесь все-таки жизнь какая-то… работа, которую я хотела…

– Ты же говорила, что не уверена… ну, в смысле – что не хочешь тут оставаться?

– Лен, а что меня ждет дома, а? Главные роли в местечковом театре?

– Я понимаю, что второстепенные в столице, конечно, перспективнее, но… ладно, не обращай внимания, это я из эгоизма – мне тебя ужасно не хватает, Юлька, – призналась Лена, разглядывая на коричневой поверхности кофе в чашке собственное очертание. – Но я понимаю, что здесь тебе явно лучше, чем там, дома. Ты здесь счастлива, потому что делаешь то, к чему так долго шла. Наверное, тут твое место.

Юлька неопределенно кивнула, но лицо ее при этом осталось грустным, а Лена вдруг подумала, что круто менять жизнь хорошо, когда ты молода и не обременена грузом воспоминаний и мест, с которыми тебя что-то тесно связывает. Чем старше становишься – тем сложнее обрубить эти связи и стараться прирасти в другом месте, на другой почве. Вероятно, поэтому Юлька так неуверенно рассуждает о возможностях окончательного переезда в Москву. «А я бы вообще не смогла, – думала Лена, помешивая ложечкой уже совершенно остывший кофе. – У меня не хватило бы решительности».

– Мне, к сожалению, пора в гостиницу, – бросив взгляд на часы, сказала она. – Самолет вечером, а номер надо освободить…

– Давай вызовем тебе такси, чтобы не тащиться в толпе метро.

– О нет! Лучше я немного поучаствую в этом, чем гарантированно завязну где-нибудь в пробке. И потом – вряд ли сейчас в метро столько народа, не вечер ведь.

– Ну это да… Я тебя провожу. – И, не слушая никаких Лениных уговоров, Юлька ушла собираться.

Верный своему обещанию Паровозников ждал Лену в аэропорту. Несмотря на поздний час, там кипела жизнь: кто-то улетал, кто-то, наоборот, возвращался, сновали таксисты, хриплыми голосами предлагавшие свои услуги, прошел наряд полиции с большой овчаркой, равнодушно оглядывавшей людей, где-то истошно орал измученный духотой и поздним временем ребенок.

Андрей возвышался над небольшой группой встречающих и почти сразу заметил Лену, помахал ей рукой и начал пробираться ближе к выходу, чтобы забрать у нее чемодан.

– Привет, начальница, – совсем как в прежние времена поприветствовал он, берясь за выдвижную ручку.