Татьяна Гармаш-Роффе - Уйти нельзя остаться

– Погоди… Ничего не понимаю! Ты только что сказал, что вы учительницу раздели . И то частично , ты сказал! А теперь говоришь, что Зина сидел за изнасилование ?!

– Лер, я тебе это рассказываю для того, чтобы понять, откуда эти смерти и кому они нужны… Кто-то мстит нам? Или кто-то хочет избавиться от нас, свидетелей?

– А я тебя спрашиваю: что именно вы сделали с Анной Ивановной?!

Дима тщетно смотрел в окно, словно надеялся, что вопрос Леры сам собой растает в воздухе.

Но он не растаял. Лера с самым решительным видом ждала от него ответа, что подтверждало сверкание ее глаз.

– Ну… – сдался Дима, – ну, в общем, Зинка ее… Даже не знаю, какое слово-то есть приличное? В общем, он ее раздел… Под диктовку Стрелка и Инги… И… как бы так сказать… немного полапал… За всякие места…

Лера только молча сглотнула. Ее одноклассники – да, очень эрудированные, да, пижоны, да, снобы даже, – но вроде бы такие, по большому счету, наивные в своем выпендреже… Они могли так обойтись с женщиной – пусть ненавистной училкой, но ТАК???

Ей захотелось немедленно уйти из этой квартиры, от этого человека, почти забытого ею, чтобы снова забыть его и все то, что он рассказал!!!

Она рванулась к двери.

– Лера… – Дима схватил ее за руку, угадав ее желание покинуть его дом. – Не осуждай меня… Мне нужно понять… Все эти смерти… Лер, ты догадываешься, кто это? Кто убивает нас?!

Дима ведь на очереди , вспомнила она, несколько смягчившись.

– Нет. Только в одном уверена: это связано с происшествием в школе. Теперь ты рассказал, с каким именно.

– Может быть, это Анна Ивановна нам мстит?

– Дим… Скажи мне: ты действительно сожалеешь о том, что вы тогда совершили? Я хочу знать, ты сейчас просто испугался или ты по-настоящему жалеешь, слышишь! Или тебе всего лишь обидно, что ты был пешкой при Юре? Только имей в виду: если ты снова ответишь, что я не имею права читать тебе мораль, то я немедленно поворачиваюсь и ухожу. И разгребай свои проблемы сам!

– Ты стала настоящей иностранкой, Лера! Так у нас не разговаривают в России!

– Как это – так ?!

– Так прямо!

– Не питай иллюзий, Дима, так прямо не разговаривают нигде . Это я так разговариваю, я, Титова Валерия. Не потому, что русская, не потому, что американка, а потому, что я! И, знаешь, мне по фигу, нравится тебе или нет, как я с тобой разговариваю. Как американка я скажу тебе, что сила на моей стороне: это ты нуждаешься в моей помощи, а не я в твоей! А как русская я тебе скажу, что мне важно знать твои нравственные…

– Лера!!! Стоп, хватит!

Она умолкла. Стоп так стоп. Значит, сейчас его слово.

Пока он молчал, Лера задумалась. На самом деле фиаско терпит она, и именно она! В Америке – с первого дня своего пребывания там – она ощущала конфронтацию мировоззрений. И свое она противопоставляла американскому как русское . Более совестливое, более склонное к самоанализу, к строгому спросу с себя…

Но ее нынешние встречи в России, все то, с чем она столкнулась за это время, нашептывали ей, что никакой национальный менталитет тут ни при чем! Где оно, совестливое и склонное к самоанализу?!

И получалось, что ее взгляды, ее мировоззрение – это персональное мировоззрение отдельно взятой Леры Титовой! Воспитанное, видимо, родителями – мамой, учительницей русского языка и литературы, и папой, преподавателем истории в пединституте, – и, может, ее собственным осмыслением жизни, отношений, ценностей по мере ее взросления…

Но при чем тут страна, в которой она выросла? Если рядом с ней – тогда не замеченные и не опознанные ею – существовали такие монстры, как Юра, Инга и вся их Компашка? Их взрастила все та же страна, которая взрастила ее, Леру, но столь разными, что страна тут явно ни при чем!

У Леры было чувство повешенного, у которого выбили табуретку из-под ног. Столько лет она простирала свое восприятие вещей до национального менталитета, на который опиралась, который стоял за ней, как твердыня, – так она всегда считала!

А оказалось, что ничего национального в нем нет… И она всего лишь отдельно взятая личность, сформировавшаяся в условиях отдельно взятой семьи… Затерявшейся на планете со своими культурными и нравственными ценностями…

– Хорошо, Лер, – прорезался Дима. – В принципе, я даже рад, что ты поставила вопрос именно так. Надо же все-таки однажды посмотреть правде в глаза… Да, Лер, я поступил, как подонок. Да, меня совесть мучает до сих пор. Списывать это на младые годы – малодушие. Не двенадцать лет ведь было, а семнадцать! В двенадцать я бы себя простил теперь, списал бы на малолетство. Но в семнадцать… Короче, все! Я сожалею о том, что сделал. Но ножкой шаркать перед тобой тоже не буду. Если тебе этого мало, то уходи.

– Спасибо, Дим.

– За что?

– За честность…

На мгновение Лере захотелось рассказать ему о том, как она свои ценности приписывала национальному русскому менталитету, как теперь оказалась разочарована и как на этом фоне ей дорого его признание – толстенького и смешного Димы…

Но она не стала откровенничать. В конце концов, проблемы ее «русскости» – это ее личные проблемы.

– Дим, налей мне еще мартини, пожалуйста…

Этой фразой Лера обозначила свое примирение.

Дима спохватился, извинился, подлил.

– Ты сказал, что Зинка Шапкин сел за изнасилование. А при этом он ведь только… как ты сказал?.. – Слово « полапать » не поддавалось артикуляции, оно было едва ли не хуже, чем «изнасилование» ! – При этом он ведь не дошел до насилия, я тебя правильно поняла?

– Стрелок его остановил. Зина пьяный был в зюзю, ничего не соображал. У Юры дома абсент водился, так Зинка его хряпнул пару раз. Сначала всех забавлял его пыл, он же до сих пор голой женщины не видел, но потом Зинка разошелся чересчур, и Юрка его схватил за шкирку и оттащил от Анны Ивановны. Сказал, что иначе этот придурок получит срок за изнасилование, а мы пойдем как сообщники.

– Но при этом Зина Шапкин сел за изнасилование ? Я ничего не понимаю!

– Анна Ивановна подала заявление в милицию. Никто этого не ожидал – ведь мы ей пригрозили фотографиями… Но она, видимо, настолько ненавидела Юрку, что все-таки решилась через пару дней, несмотря на угрозу. Сначала заявила о групповом изнасиловании: лишь бы Юрку вовлечь, как я догадываюсь. Но потом, видимо, поняла, что не прокатит, и стала настаивать на том, что Зинка ее изнасиловал, а мы все – сообщники. Особенно, конечно, Юра.

– А Зинка что? Он ведь рассказал, как дело было?

– Хе, рассказал! Он после абсента ничего не помнил. Вырубило ему башку, и все тут! Хотя все же изобразил следователю, как мы собрались на квартире у Юры и снимали учительницу на фото… Но потом как-то все перекрутилось там, и он вышел один виноватым…