Александр Самоваров - Террористка

Минут через десять ребята вернулись. Лицо Фролова было невозмутимо, но мальчишки хихикали.

— Однако, и клиентура у этого господина, — сказал насмешливо Фролов, нажимая на газ.

Машина плавно двинулась с места.

— Опять голые девочки открыли?

— Странный город и странный народ, — отвечая на ее вопрос, заметил Фролов, — им, у которых деньги, забиться бы в щели и не высовываться, а они, не спросив даже, кто пришел, открывают дверь. Словно все взбесились, как перед концом света.

Оля подумала, что Фролов не так уж и неправ насчет конца.

— Позвонил Олег — он у нас самый смирный на вид, — Фролов хмыкнул, — и открыли. Видно, ждали пополнения. Человек семь сидят и пьют в однокомнатной квартире. Еще, правда, недостаточно подогретые. Трубецкого среди них не было. Я спросил, здесь ли живут Федюковы? А они нам — оставайтесь, ребята, мы хоть и не Федюковы, а вас примем. Стол от жратвы и бутылок ломится.

— Послушайте, — перебила Оля, — но вы-то ведь не знаете в лицо Трубецкого?

Ребята на заднем сиденье приглушенно засмеялись.

— Во-первых, я видел его фотографию, — сказал Фролов, — у него характерное лицо, и я его легко узнаю, а во-вторых… за столом сидели одни женщины.

— Понятно, — протянула Оля, — почему вы так развеселились, — и не будь меня, вы б остались в приятной компании?

— Нам не положено, — опять раздался бас Бориса, — мы на службе.

Оля развернулась всем корпусом на сиденье, внимательно посмотрела на Бориса. Она ничего не сказала, хотя видела, как смутился молодой человек. Заерзал на своем месте и Олег. А вот Фролову Оля преподнесла комплимент:

— Вы отлично водите машину.

За эту ночную поездку Оля из чужой и нервной дамы превратилась для ребят в свою. Чего она и добивалась. К сожалению, она была женщина и завоевать доверие мужчин могла только с помощью сугубо женских приемов. Она хорошо понимала, что должна понравиться им как женщина, а все остальное приложится. Кокетничать же Оля не могла в силу своего душевного состояния. Она разговаривала просто и дружелюбно. Чего оказалось вполне достаточно.

— Она неплохая баба, — докладывал Фролов Тимофееву, — агрессивна, проявляет инициативу.

И Фролов рассказал, как Оля вызвалась позвонить в квартиру. И как он, Фролов, разыграл роль простака, сделал вид, что якобы не подумал, что Трубецкой мог подойти к дверному глазку и узнать Олю.

— Она очень расстроилась, когда я объяснил ее ошибку, — мягко усмехнулся Фролов, — но в следующий раз будет думать, прежде чем что-либо сделать.

А дальше Фролов доложил, что пройдется по всем адресам, данным Рекунковым, еще раз, днем. Все знакомые дамы Ники Трубецкого оказались шлюхами, и спасать ценой собственной жизни этого трусливого подлеца никто из них не захочет.

— Мы найдем его, если он у них, — уверенно сказал Фролов, — тут проблем нет. Хуже, если он отправился к какой-нибудь троюродной тете куда-нибудь в Вологодскую область, в деревню Малые Гусаки.

— Я продумаю такой вариант, — сказал Тимофеев.

На самом деле Гавриил Федорович давно действовал. По данным Рекункова, родственников у Трубецкого было немного, и он был почти со всеми в плохих отношениях. У разведенных матери и отца Ники были свои семьи, и с ними он тоже не ладил. Оставались школьные и студенческие друзья.

Без труда Тимофеев вышел на отставного полковника КГБ, который в свое время курировал институт, где учился Трубецкой. Бывший аспирант вполне мог привлечь внимание тогдашнего всевидящего КГБ.

Некий Потапов, мужчина лет пятидесяти, пригласил Тимофеева к себе. Он жил в уютной трехкомнатной квартире с милой, молодой женой.

Хотя рапорт об увольнении Тимофеева из МБ был подписан, Гавриил Федорович еще числился в списках этого министерства и мог обращаться к Потапову на законных основаниях. Взглянув друг другу в глаза, два старых, матерых волка увидели родных людей.

Потапов был одет в спортивный костюм, но чисто выбрит и свеж. Он предложил выпить водки, но Тимофеева спиртное уже интересовало мало. Тогда жена Потапова разлила по большим голубым пиалам прекрасно заваренный чай и вышла, плотно затворив за собой дверь.

Гавриил Федорович изложил свою просьбу. Потапов нахмурил лоб. Его профессиональная память работала как компьютер.

— Я помню Трубецкого, — сказал он, наконец, — во-первых, у него интересная фамилия и интересные предки; во-вторых, он разрабатывал идею, связанную с военной тематикой; в-третьих, юноша он был порочный, а следовательно, было на чем поймать голубчика. Ну, не вам мне это объяснять. Помню, у него был роман с аспиранткой из Конго.

— Негритянкой?

— Негритянестей не бывает, а вот русскую его клиентуру я вспомнить, конечно, не могу, и что касается приятелей… по-моему, он был достаточно замкнутым человеком… Но я знаю, кому можно позвонить, чтобы прояснить эту страницу биографии господина Трубецкого.

Потапов лукаво улыбнулся и вышел. Гавриилу Федоровичу осталось только ждать. Он прекрасно понимал, что у бывшего полковника есть свои тайны, которые тот раскрывать не хотел, да и морального права не имел этого делать.

— Завтра в три часа приезжайте ко мне, — сказал вернувшийся Потапов, — раньше не стоит, а позже можно. Думаю, все будет нормально.

Трубецкой блаженствовал. Забытая им Наденька оказалась кладом. Ее полный животик, большую грудь, крупный сочный рот и соловевшие при поцелуях глаза Ника не променял бы сейчас ни на что. Все эти измочаленные, испитые красотки, подогнанные под западные стандарты, в подметки не годились развратной Наденьке.

С одной стороны, Ника открыл в женщине то, чего не предполагал, с другой, — он словно вернулся к себе домой. Он не только видел в квартире знакомые вещи, но и узнавал знакомые запахи. Ну а про Наденьку что говорить! Трубецкой уж и забыл, когда его любили почти даром, да еще с таким энтузиазмом.

Наденьке, конечно, нравилось, что он богат, но все это было второстепенно по сравнению с тем, что она заполучила в свои ласковые ручки неутомимого мужчину.

— Ты бросишь меня, когда кончатся деньги? — вопрошал ее Ника, нежась на могучем бедре подруги.

— Котик, — так совершенно по-мещански, но справедливо звала его Наденька, — я сама пойду работать и прокормлю тебя.

Трубецкой сомневался в том, что Наденька сможет его прокормить, но ему было приятно.

Он с отвращением вспоминал свою недавнюю жизнь: работу по двенадцать часов в день, настолько изнурительную, что даже сон не освобождал от тревог; холодный разврат с профессионалками, вечный страх перед Дубцовым. Никакие деньги не могли всего этого компенсировать.

А пьяные истерики знакомых баб? Кто вообще придумал шлюх называть жрицами любви? Может быть, и были такие жрицы в Древнем Египте, но эти бабы…