Анатолий Степанов - Без гнева и пристрастия

— Мочим корки, черепа! — и первым рванул к дверям.

Вечная старушка Анна Сергеевна попыталась привести Кузьминского в сознание. Потрясла слегка за грудки, пошлепала по щекам. Ничего не помогало, писатель из отключки не возвращался. Она суетливо вернулась в кабину и вознеслась на свой четвертый. Когда вернулась с нашатырным, Кузьминский уже приоткрыл ни хрена не соображавшие глазки. Нюхнул противно и пронзительно остренького и вздернулся. Увидел Анну Сергеевну и невнятно пошутил:

— Который раз и все на эфтом самом месте.

— Давно тебя не били, Витенька, — зачастила старушка. — Последний раз лет десять как.

— Пятнадцать, — не согласился Кузьминский. — И опять вы выручили. Куда это вы собрались среди ночи?

Говорил, говорил, проверяя, что там внутри, не отбили ли чего. Про голову-то он все понимал: там мутно и рвано, аритмично пульсировало нечто. Анна же Сергеевна вела беседу с ним, как со здоровым — обстоятельно:

— Никуда. Не спалось, колено мозжило. А я, когда не спится, все в окошко смотрю.

— Зачем? — тупо поинтересовался Кузьминский.

— Интересно, — исчерпывающе ответила она. — Так вот, за пять минут до твоего прихода машина к нашему подъезду подкатила. Из нее — трое и сразу вошли. Значит, код знали. Машина укатила, и сразу же ты. Я слушаю, а лифт все не шумит. Ну, думаю, достали они нашего писателя. Вот и спустилась.

— И не страшно было? — искренне удивился он.

— А чего мне бояться? Это им страшно стало, когда лифт поехал.

— Вы еще и психолог.

— Я кем хочешь быть могу. Сам встанешь или помочь?

Какая уж там помощь от былинки?

— Сам. — И начал подниматься, спиной опираясь о стену. Вдруг повело в сторону, и он непроизвольно ухватился за ее плечо. Ну и ее, естественно, мотнуло. Стабилизировались — с трудом — в вертикали, и Анна Сергеевна подвела итог:

— Сотрясение мозга.

— Легкое, — уточнил он и шагнул к лифту.

Безликий официальный уют. Как в гостиничных номерах или в апартаментах, сдаваемых внаем. Полковник Корнаков живо осмотрел помещение и с удовольствием отметил:

— А что, вполне, вполне. Для штаб-квартиры только что народившейся партии… Даже мило, товарищ генерал.

— Это не штаб-квартира. Это просто квартира, — возразил генерал. Товарищ генерал Насонов Алексей Юрьевич.

— Чья? — стремительно полюбопытствовал полковник.

— Моя. Моя казенная квартира.

— Казенная… — повторил Корнаков и спросил: — Из какой казны?

— Для начала один олигарх малость подкинул, — откровенно сообщил Насонов.

— Значит, олигархи имеют виды на вашу партию, товарищ генерал?

— Во-первых, не олигархи, а олигарх. Он помогает нам без каких-либо условий, безвозмездно и бескорыстно. Во-вторых, не ваша партия, а наша партия. Ведь ты уже дал согласие работать в ней. И, наконец, в-третьих. Я тебе никакой не генерал. Ты для меня Василий, Вася, а я для тебя — Алексей, Леха.

— Вы старше меня на одну войну, Алексей Юрьевич.

— Войны не считают, Вася. Мы — солдаты, для которых жизнь — одна сплошная война. И хватит. То товарищ генерал, то Алексей Юрьевич. Давай-ка на брудершафт, чтобы у тебя заднего хода не было. Только без поцелуев, пусть с мужиками наш конкурент Игорь-Егор целуется.

Они сидели за журнальным столиком. Генерал из темной бутылки «Джонни Уокера» разливал по стаканам, а полковник вперился в миску со льдом. Льдинки от комнатного тепла слегка оплыли, округлились. Насонов придвинул Корнакову стакан и требовательно заглянул в глаза. Полковник откликнулся:

— Брудершафт так брудершафт. А потом откровенный разговор. До самого дна.

— Будь здоров, Вася. — Насонов стукнулся своим стаканом о стакан Корнакова. Глухо звякнуло. Одновременно глубоко вдохнули.

— Будь здоров, Алексей, — по-офицерски, не разжимая зубов, выцедили. Загремели льдинки в опустевших стаканах.

— Откровенный разговор начинается с откровенных вопросов. Как я понимаю, именно эти вопросы ты собираешься задать. Начинай, — предложил старший по званию.

— Я нужен только для афишки, как Герой России?

— Для афишки вполне достаточно Героя Советского Союза. Меня. Ты нужен для дела.

— Теперь о деле. Я согласился работать с этой партией потому, что полностью разделяю ее программу. Но разделяете ли ее вы, руководители партии?

— Не врубаюсь, Вася. Мы ее сами писали.

— Мало ли что на сарае написано. А там дрова. Знаешь, Алексей, я в период моей подготовки ко всему присматриваться стал. К вывескам, например. Иду по улице и читаю: «ООО “Рассвет”». Что же такое это ООО? Оказывается, общество ограниченной ответственности. Значит, если будет рассвет — хорошо, а не рассветет — отвечать некому. Ответственность-то ограниченная. Мне многие нынешние партии напоминают вот эти самые ООО. Наспех собранные по сугубо шкурным интересам, они преследуют конкретные сиюминутные цели: занять определенные посты, пристроить нужных людишек к хлебному делу, поторговаться и выторговать у власть предержащих определенные привилегии. Я хотел спросить: «Молодая Россия» всерьез и надолго? Но вдруг вспомнил Владимира Ильича, который утверждал, что НЭП — это всерьез и надолго. Сколько там НЭП просуществовал, не помнишь?

— Давай-ка по второй, — решил Насонов, разлил по стаканам и поболтал ложкой в миске со льдом. Не было уже льда, не было и ледышек. В воде плавали мелкие светло-серые горошины. Не чокаясь, выпили неразбавленное. Отдышавшись, генерал заговорил: — Ты мне, Вася, не вопросы задавал, ты своими сомнениями делился. Признаюсь, и я в свое время сомневался. Но, по-настоящему узнав Ивана и его ребят, понял… — Он помолчал и с улыбкой продолжил: —…что это всерьез и надолго. Я увидел в них тех, кто может и должен помочь моей стране стать великой державой. Не возвратить статус Советского Союза, который был великим только великой военной угрозой человечеству. Стать великой — значит стать для своих граждан доброй, щедрой, требовательной и дающей безусловное право гордиться ею. Наша партия должна превратиться в интеллектуальный центр государства, в котором рождаются новые, свежие идеи и разрабатываются перспективы экономического и культурного развития России… — Он замолк ненадолго, виновато глянул на Корнакова. — А черт! Не могу с пафосом, не умею. Скажешь, высокие и пустые слова…

— Не скажу, — задумчиво ободрил его полковник.

— Ты думаешь, было просто мне свою офицерскую судьбу рушить, от любимого дела отказаться? Но я решился, потому что верю: с этими ребятами, с Иваном, мы сможем честно и открыто работать на благо отечества. Еще раз извини за затертые высокие слова.

— И для этого вы с Иваном и его ребятами без сомнений и колебаний влились в марковское движение «Патриот»?