Евгения Михайлова - Верность как спасение [сборник]

Но однажды она честно призналась самой себе в том, что проблема возникла у нее. Проблема диковинная, неслыханная, никем не предусмотренная. Тонин образ стал диктовать ей свои условия. Он сражался с ее ясным умом и пытал женский организм. Тоня теряла себя, не знала, каких еще сюрпризов ждать от образа. Она попала в какое-то зазеркалье.

Это возникало внезапно, душной, постыдной волной. Тоня выходила из дома скромной, интеллигентной женщиной, быстро шла по делам в обычной одежде, которая не мешала движениям, скрывала недостатки фигуры, не бросалась в глаза. И вдруг в массе других людей, бесполой толпе она начинала видеть только мужчин и женщин, чье главное стремление — найти друг друга, загореться, уйти от догм, норм и приличий.

Ее возбуждали грубые люди, которые говорили друг другу откровенные вещи, непристойные комплименты. И тот факт, что с Тоней все общались вежливо, если замечали ее, она переживала болезненно, как унижение. Стеснялась сама себе в этом признаться, но это было так. Понимание настигало ее безжалостно. С кем она могла этим поделиться? Как? В какой форме? И Тоня пользовалась той трибуной, которую сама создала для огромной и анонимной человеческой массы.

Она писала личные, откровенные посты. Рассказывала о том, как ее, к примеру, в темном переулке догнал незнакомый мужчина. Как грубо он ее схватил, как она умело отбилась, прибежала домой, а там ее настигла страсть. И где теперь найти того мужчину? Это темы-провокации, они вызывают обсуждения на месяцы. Все считали своим долгом дать совет. Масса новых подписчиков. Тоня успокаивала себя, что она делает это для привлечения клиентов, и только.

Шло время, такие признания становились все откровеннее, Тоне становилось на мгновение легче. Ей было стыдно перед собой. Но образ продолжал требовать привлечения к себе такого внимания. Тоня читала в комментариях грубые признания, тяжелые и безвкусные комплименты, понимала, что с ее стороны это обман, но выйти из образа уже не получалось.

Однажды утром Тоня, как будто окончательно не проснувшись, бросилась к компьютеру и написала очередную ерунду, ради того, чтобы употребить безобразные и подзаборные слова, которые где-то услышала, и слова ее вдруг стали мучить.

«Я шла сегодня в магазин, разогрелась под горячим солнцем, зевала и мечтала лечь на травку, а какой-то страшный мужик в рабочей робе сначала не пропускал меня, уставившись как баран на новые ворота. А когда я его обошла, сказал вслед: «Девушка, какая у тебя нарядная жопа».

Тоня нажала «отправить». Какое-то время сидела неподвижно, под непрестанные звуковые сообщения о комментариях и лайках. На сегодня аншлаг на ее страничке обеспечен. Она выключила компьютер, подошла к зеркалу, взглянула в усталые и честные глаза умной и порядочной женщины, которая так много знает о смысле всех вещей, и поняла, что нужно спасаться. Достала с полки бутылку красного вина и отпила прямо из горлышка. Она в таком тупике. Она даже не на распутье, потому что возможность свернуть давно пройдена. А ловушку для себя Тоня изобрела сама.

В ближайшие же дни Тоню настигло следующее открытие. Образ беспощаден не только к ней. Он вытесняет ее профессиональное и человеческое отношение к другим людям. Не просто к людям, а к тем, кому она взялась помогать. Это было уже страшно.

Тоне позвонила женщина. Говорила сбивчиво, путано, но все было понятно. Эта женщина — беспомощная жертва домашнего насилия. Ее муж — чудовище. Двое маленьких детей. У нее нет возможности ни бежать, ни работать, ни придумать, как найти средства для существования. Муж не дает ей денег даже на болеутоляющие лекарства после побоев. Она увидела ролик с Тоней и с тех пор мечтает с ней встретиться. По крохам сумела отложить какие-то деньги на консультацию из того, что муж оставляет на продукты.

Женщину звали Марией. Когда она немного успокоилась, то рассказала такие детали, от которых у Тони привычно зашлось сердце. Она представила себе эти описанные сцены. Молодая женщина кормит, купает детей, учит их читать и писать, старается с ними гулять, играть и улыбаться, а сама с холодеющим сердцем ждет вечера. И вот открывается дверь, и заходит он. Всегда мрачный и подозрительный. Сначала пытает ее сумасшедшими вопросами: где была, с кем говорила, кто ее видел. А потом включает детям мультики на полную громкость и ведет жену в ванную. Закрывает дверь изнутри, она берет в зубы полотенце, чтобы не кричать. И он начинает ее избивать. Жестоко и умело. Потом он уходит ужинать с детьми и укладывать их спать, а Мария смывает кровь и ползет на четвереньках к супружеской кровати. И, не имея права даже плакать от боли, ждет там еще супружеского изнасилования. Тоже в жестокой форме.

Они договорились о времени консультации в тот час, когда Мария может попросить свою маму посидеть с детьми. Тоня стала продумывать порядок действий. Нужно работать не только и не столько с женщиной, нужно найти подход к мужчине. Не поучать, не стыдить, а войти и в его положение. Задача не для слабонервных. Тоня к слабонервным никогда не относилась. Просто это тот случай, который именно для нее и есть самое сложное. Насилие, подавление личности, рабство — это фобии самой Тони. Это поле, на котором цветет ее ненависть, ее жгучий протест. Она подчас ненавидит свою профессию. Какое, к черту, понимание! Такая скотина, как муж Марии, должна все испытать на себе.

Тоня допустила мысль о том, что у нее сейчас достаточно денег, чтобы обзавестись особыми исполнителями, которые будут вершить справедливость, как она себе ее представляет. И в качестве научного эксперимента это тоже имело бы смысл. Каким станет человек, если пропустить его через мясорубку тех же унижений и мук, какие он приготовил самому близкому и слабому человеку. Женщине. Жене. Матери своих детей. А последствия, разоблачения? Если все сделать по уму, никто ничего не докажет. Никто не обнаружит связи.

У Тони не было личного опыта насилия. Единственный случай, когда хватило независимого, гордого характера и богатого воображения. Ее родители ни разу пальцем не тронули в детстве. Она принимала как должное их любовь и отвечала взаимностью. Но однажды раздраженный чем-то отец пригрозил: «Я тебя выпорю». И все. Через час он об этом забыл. Но за этот час умерла любовь его дочери к нему. Знал ли он об этом? Догадался ли? Тоне кажется, что да. Она росла, а он смотрел на нее все с большей тоской. И говорил иногда: «Ты — гвоздь, в мое сердце вбитый». Так они и не объяснились никогда до его смерти. Отца давно нет, а тот протест и ее нелюбовь до сих пор живы. Она не простила его. Что говорить о людях, для которых это не просто слова? О детях и женах, измученных болью и унижениями в скрытой от всех глаз камере пыток под названием «семья».