Игорь Зарубин - Привычка убивать

— Какую бригаду? — не поняла Клавдия.

— Ну, у тебя были помощники, когда вы искали убийцу. Теперь он найден, зачем тебе люди? Для компании?

— А с чего вы взяли, что он найден?

— Так-так-так… — снова не сразу нашелся Малютов. — А этот Карев, он кто? Он мелкий хулиган?

— Я пока не знаю.

— Ну вот и занимайся, зачем тебе люди?

— А если это не он?

— Так, Дежкина, слушай, — начал выходить из терпения Малютов, — хватит мне мозги помидорить. Это Карев или не Карев?

— Игорь Иванович, — чуть не завыла Дежкина. — Вот как раз сейчас это и решается…

— Что ты имеешь в виду?

— То, что сегодня восьмой день. Его день, понимаете! Если сегодня трупов не будет — значит, Карев, будет…

— Ясно, — вдруг согласился Малютов. — Согласен. Будем ждать. — Он поглядел на часы. — Так, до которого часа?

— Игорь Иванович, я не знаю, вдруг уже звонили.

— Сейчас проверим… — Он включил селектор. — Люсенька, будь добра, ласточка, соедини меня с дежурным… Алло, Люся. Ты где там?

— Уже половина восьмого, Игорь Иванович, ушла Люся, — устало сказала Клавдия.

— И никуда я не ушла, — вдруг ответил селектор. — Не только вы, госпожа следователь, делами занимаетесь. Соединяю, Игорь Иванович.

— Дежурный по городу майор…

— Алло, майор, это Малютов из городской. Что там у тебя на этот час?

— Это про маньяка, что ли?

— Ну да! Да!

— Ничего.

— Вообще ничего? Даже похожего?

— Нет, вообще ничего. Две автоаварии.

— Странно, — сказал Малютов, кладя трубку.

— Надо ждать, Игорь Иванович. Хотя бы недельку подождать.

— Нет, Дежкина, ждать не будем.

— Ну хотя бы денек!

— Нет.

— Ну хоть до полуночи! — взмолилась Клавдия.

— Так-так-так… — задумался Малютов. — Ладно, до двадцати четырех ноль-ноль. Все, свободна.

Клавдия вернулась в пустой кабинет.

«Если маньяк на свободе, то это уже случилось, — подумала она устало. — Теперь только ждать, что найдут труп. А если не найдут? Тогда ясно — убийца Карев. Все намного сложнее, чем раскладывает Кленов. И этими своими фокусами он меня не убедил. Ну ладно, бросился, потому что покрасоваться хотелось. Но теперь-то чего уж? Теперь его каждая собака будет знать — придурок! А он не отказывается. Ну не может человек на себя это брать. Не может. Тут только должна быть какая-то неотвратимая причина».

Клавдия включила чайник и достала из пакета последний пирожок. Но ни пить, ни есть не хотелось. Она зачарованно смотрела на закипающий чайник и ждала звонка.

Все равно звонок прозвенел неожиданно.

У Клавдии задрожала рука, когда она тянулась к аппарату.

«Вот сейчас все и решится, — мелькнуло в голове. — Сейчас все станет на свои места».

— Алло…

— Дежкина? Ну, поднимайся…

— Игорь Иванович, а что произошло? — разочарованно протянула Клавдия.

— В том-то и дело, что ничего не произошло.

— Но мы же договорились до двенадцати…

— А сейчас, по-твоему, сколько?

Клавдия взглянула на часы. Было половина второго ночи.

Убийца так и не появился.

— Ну что, теперь поняла, кто убийца? — спросил Малютов.

— Поняла, — ответила Клавдия. — Это не Карев.

Все это враки, что, когда у тебя забирают дело и передают другому, ты чувствуешь огромную утрату, что срастаешься с этим делом, холишь и лелеешь его, как собственного ребенка, что чувствуешь себя опустошенным, когда этот ребенок перешел в чужие руки.

Ерунда. С глаз долой, из сердца вон. Баба с воза — кобыле легче. Помер Юхим, да и хрен с ним. Положили его в гроб, ну и мать его… В столе еще штук пять лежит — и все требуют точно такого же внимания. А завтра, если не сегодня, еще парочку подкинут. И так до самой пенсии. Так что никакой жалости, никаких литературных душевных мук. Просто… Просто неприятно немножко, и все. Завтра забудется, поблекнет перед новыми, не менее сложными и одновременно страшными. Жаль, конечно, что Кленов теперь заходить не будет. Но появится кто-нибудь другой. Свято место пусто не бывает.

Поэтому Клавдии было абсолютно безразлично, что Семенов ходит по прокуратуре гоголем, снисходительно кивая ей при встрече. Она-то понимала, что у себя в кабинете, оставшись один, он ногти грызет от страха и бессилия. Так пусть уж хоть здесь потешит свое самолюбие.

Игорек стал все реже забегать. Теперь небось уже и не рад, что ведет дела самостоятельно. Она, по крайней мере, волком готова была выть через полгодика после того, как вышла в «свободное плавание». Ну ничего. Надо же когда-то самому начинать. Порогин — парень толковый, хоть и еще пацан пацаном.

Только одно тревожило Дежкину. Не сильно, конечно, тревожило, не первостепенно, а так, подспудно, подсознательно. Но тревожило изо дня в день, как больной зуб, про который и можно забыть на время, но он от этого здоровым не станет и рано или поздно все равно о себе напомнит.

А тревожило то, что дело это так и не будет завершено. Карева расстреляют или в психушку запрут до конца дней, а годиков через пять всплывет этот маньяк где-нибудь в провинции. И все с начала. И убьет еще несколько человек. И будет еще кто-то ощущать, как волосы шевелятся на голове, когда узнаешь все, что этот человек натворил. Но это уже будет не ее дело. Как сказал когда-то Понтий Пилат, «Я умываю руки». Раз так захотели, пусть имеют.

— Дежкина, ты уже за два месяца не заплатила! — закричала Патищева с другого конца коридора и рысью бросилась к Клавдии. — Давай раскошеливайся.

На этот раз никуда не денешься. Получка была только вчера, и никак не скажешь, что денег нет. Клавдия вздохнула и полезла в сумочку.

— Слыхала, Дежкина, Семенов дело в суд передал. — Патищева злорадно улыбнулась.

— Да? Ну и как? Не завернули?

Клава еще не знала, что дело уже в суде. Мог бы и сказать из вежливости.

— Нет, пока не завернули. — Патищева отсчитала сдачу. — Уже десять дней, как в суде.

— Ну что ж, ему медаль. — Дежкина пожала плечами и зашагала по коридору.

— Клавдия! Новость слыхала? — выскочил из-за угла вездесущий Левинсон и зашагал рядом. — Сейчас расскажу, обхохочешься. А что это у тебя в сумке? Опять пирожков напекла? Сразу напрашиваюсь на чай.

— Напрашивайся. — Клава улыбнулась. — Сегодня со сливовым повидлом. Годится?

— Годится. — Старик потер руки. — Значит, так, приходит мужик в отделение милиции и чистосердечно признается, что жену убил. Ну его, естественно, сразу в наручники — и давай допрашивать что и как. Он говорит, что поехали они на дачу, там он жену напоил, спать уложил, а ночью тихонько вышел и дачу поджег. Его тут же сажают в тачку и везут на эту дачу. Как только уехали, приходит в это же отделение баба. Пьяная, вся в слезах, в соплях, и признается, что мужика своего укокошила. Ее тоже в наручники и тоже на допрос. И она рассказывает, что они с мужиком тоже на даче были. Она его тоже напоила и дачу подожгла. Все обалдели немного, но тоже сажают в тачку и везут. Думают, кто его знает, может, совпадение. Приезжают — правда, дом сгорел, еще дымится. А возле дома стоит первая машина. Мужик, как бабу увидел, чуть с ума не сошел. Это, оказывается, его жена, которую он убил.