Ольга Ракитина - Гувернантка

Удивительно теплым апрельским вечером 1878 года к табачной лавке, что на 2-й линии Васильевского острова, зазывно манящей ярко раскрашенной витриной и начищенным колокольчиком у входа, бойко подкатила открытая пролетка. Мужчина импозантного вида с роскошной костяной наборной тростью и утомленным лицом не спеша вошел в лавку, а извозчик на козлах, ссутулив широкую спину, предался ожиданию, погрузившись в состояние дремы с открытыми глазами.

Из подворотни показалась сутулая фигура мужчины в изрядно ношенном сюртуке с поднятым воротником. Этот человек даже не шел, а словно невесомо скользил по булыжной мостовой, бесшумно переставляя свои кривоватые ноги. Приблизившись к экипажу сзади, он точно невзначай заглянул вовнутрь и легкая, почти незаметная ухмылка, отразилась на его лице. Ловким манером он выудил из ряда стоявших в ногах баулов и бюваров саквояж рыжей свиной кожи, добротный и вместительный. Среди прочей поклажи это была не единственная заманчивая находка, но мужчина, проявив разумную сдержанность, ограничился только этим. Так же бесшумно он скользнул в ближайшую подворотню, оставив кучера нежиться в сладкой дрёме.

Вот уже битых 3 часа пристав с дюжиной младших чинов и тремя агентами сыскной полиции проводил обыск на воровской малине Ваньки-Петуха в Дровяном переулке. Всех посетителей трактира на первом этаже и обитателей громадной квартиры-клоповника этажом выше — а таковых оказалось более дюжины — собрали в самой большой комнате, звучно названной хозяином квартиры «зеркальным зало». Своим названием сие грязное помещение было обязано старинным зеркалам, развешанным в простенках между окнами; сами окна были закрыты плотными занавесями, отчего в комнате царил полумрак. Приставленный к задержанным урядник важно прохаживался меж зеркал с облезлым серебром и взыскательно следил, чтобы публика не перешептывалась. Да, если честно, многие ничего такого делать и не пытались, поскольку были пьяны в стельку.

Ночью у Ваньки Петуха шла большая карточная игра и ее азартные участники ныне испытывали вполне понятные последствия перебора пунша и коньяка. Как было всем известно, коньяк, подаваемый Ванькой-Петухом, был бодяжен умельцами на Лиговке, так что на некрепкие или невоздержанные души сей напиток воздействовал в прямом смысле сногсшибательно. Тяжелый смрад висел в квартире, это была смесь самых разнородных запахов — алкогольного перегара, печки, немытых потных тел и гуталина с начищенных сапог урядника.

Обыск близился к концу, когда под ворохом ношенной по виду одежды один из полицейских наткнулся на вполне приличный кожаный саквояж. «Не иначе ворованный,» — мелькнула мысль в голове полицейского. Собственно, ворованным тут было почти все, но саквояж желтой кожи с двумя латунными застёжками выделялся среди прочего барахла своей добротностью и явно немалой ценой. Открыв находку, полицейский обнаружил внутри какой-то странный сосуд зеленого стекла, похожий на вместительную кастрюлю с плотно притертой крышкой. Сквозь крышку и ручки была пропущена суровая нить, с остатками сургуча. Очень странная находка.

Саквояж был отнесен приставу, который в свою очередь показал его агенту, допрашивавшему в тот момент Ваньку-Петуха.

— Что внутри? — спросил агент, и не дожидаясь ответа, извлек из саквояжа стеклянный сосуд. На свету сквозь зеленое стекло стало видно, что внутри находится жидкость, в которой плавает нечто бесформенное.

— Саквояж не мой, вижу в первый раз, — поспешно проговорил Ванька Петух, — всех святых призываю в свидетели и крест клятвенно целовать в том готов.

— Ну разумеется, — рассеянно пробормотал сыскарь. Он уже не слушал Ваньку. Секундой позже он поднял крышку и по комнате распространился специфический аптечный запах.

— Эко! — выдохнул потрясенный пристав, а агент развел руками:

— Печень в формалине… Как-то это нехорошо. Ладно бы что-нибудь ботаническое: ежики, там, воробушки всякие в спирте. А вот печень человеческая — это очень даже нехорошо, — задумчиво пробормотал сыщик.

Пораженный увиденным хозяин квартиры приподнялся было со стула, но пристав шагнул к нему навстречу и со всего размаху въехал ладонью в ухо. Ванька-Петух кубарем полетел на пол и завыл:

— Истинный крест, не моё, понятия не имею, знать — не знал, кто принес — не ведаю, подбросили мне.

— Кто подбросил-то? — гаркнул пристав.

— Гости-гости.

— Стервец, веры тебе нет! Счас отправишься с нами в участок, там измордую собственноручно, — пообещал пристав. Надо сказать, прозвучало сие обещание очень даже нешуточно.

— Послушай, Ванька, — невозмутимо продолжил сыскной агент, — Если бы твои гости просто играли в карты, к тебе бы вопросов не было. Конечно, подпольный игорный дом в столице — это нарушение закона, но до известных пределов с сим злом мириться можно. Но твои друзья-уркаганы не просто мошенничали по-крупному, они еще и на человеческие жизни играть стали. Тут тебе, однако, не Сахалин, не Нерчинск и не Вилюйск, так что свои каторжанские ужимки здесь показывать не след.

— Ничего не знаю, ничего! — запричитал Ванька; он сделал попытку подползти к агенту, но его движение остановил пристав, наступив сапогом на спину притоносодержателя, — сам за столом не сиживал, за ставками не следил, ну какой с меня может быть спрос?

— Ты сам подумай, какой может быть спрос с человека, на квартире которого друзья-каторжане — человекоубивцы и ироды окаянные — во время карточной игры ставят на человеческие жизни, а потом в этой же квартире находят извлеченную из тела человеческую печень?

Ванька-Петух заплакал. Он проплакал всю дорогу до околотка и друзья бывалого тюремного сидельца никак не могли понять, что же вызвало эти горючие слезы: искреннее раскаяние или банальное сожаление о собственной бездарно прожитой жизни?

Делом о найденном саквояже с печенью поручили заниматься помощнику окружного прокурора Вадиму Даниловичу Шидловскому. Это был старый опытный служака, обрюзгший и подуставший на государевой службе. Сей почтенный господин взгляд имел обыкновенно сонный и какой — то скучающий.

Оживлялся он обычно при обсуждении званых обедов многочисленных родственников и вообще — лишь при общении с ровней себе. Наделенный богатой родословной и знатной родней, человек этот не то чтобы брезговал людьми простыми — нет, просто они были ему совсем неинтересны. А посему провести первоначальное дознание о саквояже, найденном в притоне Ваньки-Петуха, он поручил своему молодому подчиненному Алексею Ивановичу Шумилову.