Альбина Нурисламова - Очарованная мраком

– Да.

В первую минуту подумала: какой-то хулиган решил подшутить. В трубке слышались не то шорохи, не то всхлипы, не то сдавленный смех.

– Да? – нетерпеливо повторила я. – Алло! Кто это?

– Это Зоя Васильевна! – Голос звучал незнакомо, неузнаваемо.

– Зоя Ва… Что случилось? Что-то с дядей Аликом? Ему хуже?

– Динуша, – женщина, похоже, пыталась подавить подступавшие рыдания, – Алик… Альберта больше нет.

– Как так – нет? – глупо переспросила я.

– Он умер. – Она перестала сдерживать слезы и тихо, безутешно заплакала.

– Этого не может быть! Как? Он не… Ему же стало лучше! – отчаянно закричала я, убеждая и себя, и Зою Васильевну, что случившееся – просто нелепая ошибка.

Жена (вдова?!) дяди Алика ничего не отвечала, только плакала. Так мы и проливали бесполезные слезы, каждая на своем конце трубки, и ничего было уже не исправить.

– Алло! – вдруг громко и внятно произнес женский голос. – Добрый день! Это Елена Васильевна. Сестра Зои. Дина, ты меня слышишь?

– Да, – придушенно отозвалась я. Нос был наглухо заложен.

– Альберт скончался ночью, то есть вообще-то вчера вечером. В полдвенадцатого. Видишь как! Папе твоему сороковины, а он вот…

– Отчего умер? Сердце?

– Оно, – шумно вздохнула громогласная Елена Васильевна. – С Зоей прямо не знаю, что делать. У нее самой сердечко пошаливает.

– Когда похороны? Завтра?

По мусульманским канонам усопшего полагалось хоронить по возможности быстро.

– Сегодня должны успеть. «Скорая» была, справки дали. Насчет кладбища и остального – помощников хватает. Обо всем договорились. Часам к двенадцати подходи.

Попрощавшись, я аккуратно положила трубку на рычаг. Долго сидела, позабыв убрать с телефона перевязанную руку, смотрела в одну точку. В дверь постучалась Азалия:

– Эй, ты там жива? – И прошла дальше по коридору.

Через некоторое время хлопнула входная дверь. Ключ дважды звонко повернулся в замке. Азалия отбыла на службу.

Я вытерла слезы, высморкалась. Встала и подошла к окну. Утро оставалось таким же хмурым и неприятным.

«Вот и не пришлось придумывать повод, чтобы на работу не ходить», – грустно подумала я и отправилась в ванную, чтобы наложить нормальную повязку.

Начала разматывать бинт на левой ладони. Странно, но руки больше не ныли. Наверное, таблетки помогли. Кровь, похоже, удалось остановить: повязка ею не пропиталась. Вот и славно. Одной проблемой меньше.

Размотав бинты до конца, я тупо уставилась на свою ладонь. Что за ерунда?! Я нервно хихикнула и пошевелила пальцами. Неудивительно, что боли не чувствовалось: кисти рук были ровными и гладкими. Ни жутких ран на запястье, ни следов от порезов на ладони, ни крови. Ничего!

Я быстро размотала повязку на правой руке, уже заранее зная, что следов утреннего суицидального кошмара не обнаружится и там. Как такое могло произойти? Как?! Я обхватила голову руками и застонала. Это не могло мне почудиться! Просто не могло! Боль, кровь, порезы – все было на самом деле!

Но тогда куда подевалось? Появление ран на руках выглядело бредом. Но еще большим бредом стало их исчезновение.

А может, это стигматы? Я читала об этом загадочном явлении, когда на телах людей, чаще всего глубоко верующих, сами собой появляются, а потом прямо на глазах затягиваются болезненные кровоточащие раны. Символы страданий бога. Например, у одной девочки были раны на кистях рук, ступнях и на боку, цепочка проколов тянулась по лбу, к тому же она плакала кровавыми слезами. Ученые объясняют это внушением, которому легко подвергаются эмоционально неустойчивые люди. Принял близко к сердцу муки Христа на кресте – и вот они, раны от гвоздей, копья и тернового венца!

Но какое отношение ко всему этому имею я? Ведь я же не религиозный фанатик, да меня и верующей можно назвать с большой натяжкой. К тому же раны были иного свойства.

Вдруг меня словно подбросило на месте. Белье! Если мне ничего не померещилось, на нем должны остаться следы крови!

Я бросилась обратно в свою комнату. С размаху ударилась локтем о косяк, взвыла от боли и, потирая многострадальную конечность, выволокла из угла ком белья.

Через пять минут, убедившись, что ни один сантиметр не ускользнул от моего взгляда, сдалась. Простыня, наволочка и пододеяльник были чистыми. Кровавые разводы отсутствовали.

Получается, галлюцинации. Самые настоящие видения. Воображение у меня всегда было сильное, однако никаких отклонений и болезненных странностей не замечалось. Я даже во сне не разговаривала. Просто до зевоты скучная заурядность психики! Поэтому и большой поэт из меня никогда не получится: наверное, для этого я слишком нормальна.

Я изо всех сил пыталась подавить смятение и страх, но получалось плохо. Сконцентрироваться, сообразить, что делать, не удавалось. Кто мне поможет? К кому обратиться за советом? Папы нет, дядя Алик тоже умер… Круг людей, которым я могла доверять, сузился до одного человека. Татьяны. Но и ее сейчас нет рядом.

Сейчас – наверное, впервые в жизни – я жалела, что так и не обзавелась подругами! Наверное, я не умею дружить. Для этого нужны две вещи: потребность и время, а у меня никогда не было ни того ни другого. Говорить с другой девочкой о косметике и шмотках было скучно. Закончилась помада, вышла из моды кофточка, износились джинсы – значит, надо купить новые. Пойди и купи – о чем тут говорить? Что обсуждать? А беседовать о сокровенном, делиться проблемами с кем-то посторонним мне казалось невозможным. Что касается времени, то мне куда интереснее было читать, мечтать и писать стихи. Держалась я особняком, вечно слыла высокомерной и замкнутой. Девочки в классе шептались за моей спиной, что я задавала да вдобавок с приветом. Мальчики тоже сторонились.

Позже, когда училась в Институте культуры и искусств, у меня, конечно, появились приятели. Мы помогали друг другу на семинарах и сессиях, мило общались на переменах и вечеринках, ходили вместе на дискотеки и в кино, «прошвыривались» по распродажам. Но там был особый контингент: каждый студент считал себя необычным и уникальным. Многие из кожи вон лезли, чтобы произвести нужное впечатление: старались выглядеть как можно эпатажнее, придумывали себе экстравагантные привычки, словечки. В сущности, нам не было друг до друга никакого дела. Прошло пять лет, отгремел выпускной – и мы напрочь забыли друг о друге.

Так что сейчас я была совсем одна, и надеяться мне не на кого.

В половине одиннадцатого я спустилась во двор и пошла к своей машине. Зарядил противный мелкий дождик. Похоже, надолго. Погода напоминала позднюю осень: голые деревья, сырость, серое небо, слякоть и грязные улицы. Я вспомнила, что когда в день похорон идет дождь, это вроде бы хорошо.