Владимир Кашин - Чужое оружие. По ту сторону добра. Следы на воде

— Да, дети, дети… Они меня также очень любят. После кончины Вильяма стали особенно внимательны. — Миссис Томсон не была сейчас искренней — она давно уже почувствовала, что именно после смерти мужа между ней и детьми пролегла странная полоса отчуждения, которую не могла сама объяснить. Но зачем об этом знать подполковнику. — Не пускали меня в этот вояж, боялись, что захвораю. Но я все-таки вырвалась… Очень хотелось увидеть родные места. Думала, может, найду могилу матери, ничего не знала о ней после того, как немцы разлучили нас на станции… И, наконец, надеялась хотя бы что-нибудь узнать о сестренке Таечке, ибо на все мои запросы получала трафаретный ответ: «Адрес не установлен…» Приехала и заболела. И только дала телеграмму детям, как Джейн все бросила и прилетела… Робин тоже хотел приехать, но его не отпустили на работе, у них там что-то связано с армией, и поэтому большие строгости…

— Неудивительно, что прилетела. Ведь вас положили на операцию.

— Да. У меня еще сердечная недостаточность. Не столько прожито, сколько пережито, Дмитрий Иванович.

Они дошли по влажному песку до кромки воды и повернули назад. Теперь перед глазами была уже не ровная, переливающаяся под солнцем речная гладь, словно усыпанная блестками вдали, а желтели песчаные холмики, то тут, то там поросшие редким ивняком, — пейзаж однообразный и неласковый даже в ярком солнечном свете.

— Ваши дети одинаково относятся к вам? — полушутя спросил Коваль. — И вы к ним?

— Джейн мне ближе, чем Робин. Да это и понятно — девочка всегда тянется к матери… А для матери все дети одинаковы, какой палец ни порежь — все равно больно.

— Даже неродные?

Миссис Томсон подняла на Коваля удивленный взгляд.

— Почему вы это спрашиваете?

Подполковник не ответил. И его молчание было для Кэтрин неожиданным и многозначительным.

— В жизни и так бывает, — быстро заговорила она, — что неродные становятся родными и наоборот. Ведь не та мать, что родила, а та, что вырастила.

— Согласен, согласен, — закивал Коваль. — Родные дети частенько принимают родительскую любовь как нечто принадлежащее по праву рождения, как естественный долг старших, исполняемый ими независимо от их воли и желания. — Дмитрий Иванович вдруг подумал при этом о своей Наталке. — А дети неродные видят в заботе усыновителей проявление доброй воли и любящей души. Поэтому у них и вспыхивают в ответ глубокие чувства благодарной преданности, часто более сильные, чем у детей родных.

— Боже, как прекрасно вы сказали! — произнесла Кэтрин, останавливаясь и закрывая на миг ладонями лицо. Когда она опустила руки, Коваль заметил в уголках глаз слезинки.

— Ну, вот Джейн, — продолжал он. — У нее именно такое чувство. И она вас очень любит. Разве не так?

— Да, — быстро выдохнула миссис Томсон, — очень любит, но…

— Я знаю, у вас есть тайна, — словно о чем-то незначительном, как бы между прочим, сказал подполковник и, наклонившись, отломал с кустика прутик.

— Мои тайны — это мои тайны! — вспыхнула миссис Томсон. — И вашей милиции они не касаются.

Коваль вздохнул.

— Всегда должен знать больше, чем потом использую в материалах расследования. И не беспокойтесь, Катерина Григорьевна. Без крайней необходимости я не проливаю свет на личные тайны. В данном случае никто не собирается срывать покров с ваших…

— А я этого и не разрешу! — твердо произнесла миссис Томсон.

— Конечно. Если боитесь, что об этом узнает Джейн…

Теперь в глазах Кэтрин сверкнули молнии.

— Вы меня шантажируете, господин Коваль. Я буду жаловаться!

— Не советую, Катерина Григорьевна… Моя задача — не только обнаружить убийцу Бориса Сергеевича, но и защитить других людей от опасности. Возможно, в том числе и вас…

— Меня? От кого? От какой опасности? — Кэтрин надменно взглянула на подполковника.

Он горько улыбнулся, подумав, что бывшая Катерина таки сумела за время, прожитое за границей, набраться истинно английского гонора.

— Ваша тайна, миссис Томсон, уже секрет Полишинеля. Во всяком случае, для Джейн.

Кэтрин, быстро зашагавшая при последних своих словах, резко остановилась.

— Какой секрет? — переспросила, задыхаясь. Дышала часто, и подполковник испугался, что ей станет плохо. Но он должен был поставить точку над «и».

— Джейн знает, что она вам неродная…

Несколько секунд Кэтрин смотрела на Коваля бессмысленным взглядом. Потом, тихо застонав, опустилась на песок и закрыла лицо руками.

Подполковник не трогал ее: пусть успокоится. Тихий ветер шевелил поседевшие локоны женщины.

Коваль терпеливо ждал, слушая легкие всплески речной волны, монотонный скрип железных канатов понтонного причала, покачивавшегося у берега, визг детворы в воде.

— Я пришел к такому выводу, изучая фото, которое вы подарили сестре.

— И эту неправду вы сказали ребенку?

— Джейн сама знала и только подтвердила. Ее, конечно, удивило, как я об этом проведал, и она решила, что тайну раскрыли вы.

— Вы ее шантажировали?

— Ничего подобного. Поверьте мне.

Миссис Томсон бессильно кивнула и протянула руку, чтобы Коваль помог ей подняться.

— Молчите, — попросила, заметив, что подполковник собирается что-то добавить. — Ничего больше не хочу от вас слышать… Но где Джейн? Где моя девочка? — Миссис Томсон беспокойно осмотрела берег вплоть до белой косы пляжа.

Следом за ней и Коваль засмотрелся на далекий пляж, на гладкий плес могучей реки, которая, не сдерживаемая здесь высокими берегами, разлила свои воды почти до горизонта.

— Джейн еще не совсем здорова, — покачала головой Кэтрин. — С утра выпила стакан чая с сухарями и так ходит целый день… Помогите мне дойти до дачи.

Коваль взял женщину под руку и медленно повел по узкому переулку, между веселых зеленых заборчиков и домиков, утопающих в садах.

…На даче Дмитрий Иванович разрешил Кэтрин выпить только валерьянку, привезенную им Таисии Григорьевне, и ей стало легче. Полежав на диване на открытой веранде второго этажа, Кэтрин спустилась вниз, где, сидя в единственном рассохшемся кресле, Коваль просматривал купленную по дороге свежую газету.

— Я все расскажу, Дмитрий Иванович, — твердым голосом произнесла Кэтрин, устраиваясь в кресле, из которого Коваль пересел на скамью. — С надеждой, что имею дело с порядочным человеком и моя исповедь не будет использована во вред детям. Коль это уже перестало быть тайной, которую я собиралась унести с собой в могилу…

Коваль молча кивнул.

— Да, Джейн действительно мне неродная… Тяжело произносить эти слова. Я всю жизнь старалась забыть об этом и забывала, не чувствовала никакой разницы между нею и Робином…

Коваль и Кэтрин были сейчас одни на даче. Таисия ушла к метро продавать цветы и до сих пор не возвратилась, а Джейн, приехавшая утром сюда вместе с матерью, ушла купаться. И все равно, рассказывая, женщина все время оглядывалась, словно боялась, что их подслушают.