Владимир Кашин - Приговор приведен в исполнение. Тайна забытого дела. Тени над Латорицей

Поглядывая на оживленного собеседника, подполковник думал о том, что годы, которые очень изменяют человека, лишая его силы, юношеского задора и непосредственности, были милостивы к профессору Решетняку.

Постепенно Коваль направил разговор ближе к делу.

— Ах, двадцатые годы! Да, да! — воскликнул ученый, поблескивая глазами какого-то необычного цвета, — Коваль не мог назвать их ни серыми, ни карими, ни голубыми или зелеными, потому что они одновременно были и серые, и карие, и голубые, и зеленые, и совсем не тусклые, как у стариков. — Двадцатые годы! Нелегкие времена. Но какие прекрасные! Голые, босые, по нескольку дней без крошки хлеба — это правда. Но сила духа, Дмитрий Иванович! С двумя патронами против до зубов вооруженной банды. Впятером против сотни! А слова? Слова какие были! Порох! Милиция — красная, рабоче-крестьянская, сознание — пролетарское! Мировая революция! Мировой коммунизм! Да-а-а… Юность революции — юность народа. Как Маркс говорил? Античные греки дороги нам, как наше детство, как рассвет человечества. А у новой эпохи, которая началась выстрелом «Авроры», у нового человечества был свой рассвет. Чем дальше уходим мы от тех событий, тем дороже становятся они. Правнукам нашим семнадцатый год будет казаться таким же далеким и легендарным, как нам баррикады Парижской коммуны.

— Вы романтик, — улыбнулся Коваль.

— Тогда все были романтиками.

— Нет, не все, Алексей Иванович. Обыватель, например. Классовый враг.

Решетняк назидательно поднял палец:

— И там бывали свои «романтики». Да, да! Разочаровавшись в своей любви к России, которую они отождествляли с домом Романовых, кое-кто и под петлюровским трезубцем, и под гетманским шлыком [2] Трезубец был олицетворением украинского национализма; шлык — конусообразный верх шапки, которую носили приверженцы гетмана Скоропадского. сражался за свою «правду». Брат на брата шел. Вспомните хотя бы «Всадников» Юрия Яновского. А что касается обывателя, то здесь вы, конечно, правы. Обыватель непоколебим в своей «философии» и именно этим особенно опасен. У него — где бы он ни показал свое мурло — в царской России или в фашистской Германии — «романтика» всегда одна и та же — собственное благополучие. Однако мы, кажется, отклонились от темы, — спохватился Решетняк.

— Нет, почему же, — успокоил его Коваль, который давно уже приучил себя терпеливо слушать собеседника — будь то друг, подозреваемый или преступник. — Это очень интересно, Алексей Иванович. А не хочется ли вам по-настоящему помолодеть?

— То есть как? — профессор весело посмотрел на подполковника лучистыми глазами. Мгновение спустя в них вспыхнула и тут же угасла таинственная искра. — Это было бы чудесно! Лет на пять хотя бы. В растениеводстве эта проблема не только не решена, но даже еще и не поставлена в порядок дня. Нам, наоборот, нужны быстрый рост, ускоренное созревание, за которыми неминуемо следуют старение и смерть. А вот биологи, геронтологи — они, полагаю, что-нибудь да придумают.

— Не на пять, а на все сорок пять, Алексей Иванович. Речь идет о том, чтобы вернуться в двадцатые годы, словно на уэллсовской машине времени, и завершить дела, которые остались тогда незавершенными.

— Ничто не останавливается, Дмитрий Иванович. Ничто, как известно, не стоит на месте. Дела, не законченные мною, сделают другие, если только они, эти дела, не потеряли своей актуальности.

— Я имею в виду уголовное дело, над которым когда-то работали вы. Как инспектор уголовного розыска.

— Да, далековато вы забрались. — В глазах Решетняка появилось выражение задумчивости.

— Дело Апостолова — Гущака. Ограбление банка. Помните? Последнее ваше дело.

Ученый облокотился о стол и сжал пальцами лоб.

— Мы возвратимся с вами туда, в двадцатые годы, — сказал Коваль. — Вы снова станете тем Алексеем Решетняком, молодым комбедовцем, который вступил в ряды красной милиции. Конкретные условия нашей сегодняшней задачи несколько иные, чем тогда. Мы как бы изменим ход событий: вас не вычистят из милиции, как это было в действительности, и вы закончите уголовное дело Апостолова — Гущака, доведете его до логического конца. Умозрительно.

— Вряд ли это возможно, — возразил ученый. — Иные времена, иное понимание происходящего, да и сам инспектор милиции — совершенно не тот человек. — Решетняк добродушно улыбнулся Ковалю, глядя на него поверх сдвинутых на кончик носа очков. — А зачем это вам?

— Все расскажу, Алексей Иванович, потерпите немного, прошу вас.

— Дело Апостолова вел после меня инспектор розыска Козуб. Он перешел потом в Центророзыск, перед войной работал где-то прокурором или судьей, а теперь живет в Киеве, кажется, на пенсии.

— Я о нем знаю. Он еще работает. Юрисконсультом.

— Найдите его и поговорите с ним. А у меня, — Решетняк широко развел руки, словно хотел охватить всю комнату с ее мешками, снопами, стендами, банками, диаграммами и бумагами, — а у меня — столько дел! Некогда вздохнуть. Да и далек я от этого всего. Совершенно иное направление мыслей.

— Конечно, не так-то легко от академической уравновешенности возвращаться в то тревожное время, к забытому делу. Но это ведь ваша молодость, Алексей Иванович!

— Это для меня теперь — иная планета.

— Но тот духовный подъем, который сотворил из не очень грамотного комбедовца интуитивно справедливого и умного юриста, надо полагать, еще жив в вашем сердце!

— Еще бы! — улыбнулся Решетняк. — И наука ведь перестает быть наукой, едва появляется в ней, как вы сказали, «уравновешенность». А вы хитрец, товарищ подполковник! — И Решетняк молодо сверкнул глазами.

— Что поделаешь, приходится. Вы когда-то тоже были хитрецом. Вашу супругу зовут Клавдия Павловна? — неожиданно спросил Коваль.

— Да. Вы это знаете.

— А девичья фамилия?

— И это тоже вас интересует? — лицо Решетняка стало серьезным.

— Да так, между прочим, — уклонился от конкретного ответа Коваль. — Нам с вами все-таки придется сесть в машину времени и отправиться в прошлое. Там, в прошлом, вспомните, Алексей Иванович, был человек по фамилии Гущак. Андрей Гущак. Он принимал участие в ограблении банка.

— Да… но…

— Но почему мы возвращаемся к этому сейчас? Это вы хотите спросить?

Профессор кивнул. Теперь он как-то нахохлился, и глаза его потеряли радужный блеск.

— Потому что Андрей Гущак снова появился на горизонте. Приехал из Канады, куда он сбежал в двадцать третьем году.

— Гущак?! Тот самый?! — профессор вытаращил глаза. — Но…

Коваль снова закончил мысль за него:

— Какое это имеет отношение к профессору Решетняку и к его жене? Да? Отвечаю. Бывший инспектор розыска Решетняк поможет нам установить старые связи Гущака.